Красные петухи(Роман)
Шрифт:
Флегонт не удивился появлению племянника. Пригласил раздеваться и проходить, попросил Ксюшу вскипятить самоварчик, сообразить закуску.
— Я к лошади, — повернулся было Тихон.
— Не беспокойся. Владислав распряжет, напоит и накормит, Проходите в кабинет. Грейтесь, Располагайтесь.
— Тихон у нас поспать любит, — проговорил Горячев.
— Тогда милости просим, — и Флегонт отвел Тихона в малуху.
Каждый раз, бывая в кабинете Флегонта, Горячев с завистью рассматривал набитые книгами шкафы. И сейчас, войдя, скользнул взглядом по корешкам. «Завидный диапазон. От Платона
Несколько мгновений молчали, испытующе разглядывая друг друга. «Не меняется совсем, — с нарастающей неприязнью думал Горячев, — бугай бугаем. Не скажешь, что бывший пахарь и пимокат. И на угодливых пустолайных сельских попиков не похож. Осанка что у митрополита. А глаза! Такой не поклонится. Пикин наизнанку…»
«Сменил и бога, и обличье — фарисей. Под мужика рядишься. Желчь кипит. Покрасоваться, поиграть кистенем пожаловал…»— думал Флегонт. Приглушив рокочущий бас, спросил:
— Надеюсь, здоров? На судьбу не сетуешь?
— Благодарю покорно. Вашими молитвами. Да и время такое, не до ахов. Жизнь, как перетянутая струна, того гляди, лопнет. Как вы, дядя? Политические перемены на вас не действуют?
— Бывает нечто, о чем говорят: «Смотри, вот это новое», но это было уже в веках, бывших прежде нас. Нет ничего нового под солнцем. Суета сует, все суета, — ответил Флегонт библейскими словами. — Где ты теперь? В каком качестве?
Горячев не без самодовольства представился.
— На ловца и зверь бежит, — рокотнул Флегонт и даже изобразил на лице улыбку, хоть глаза оставались строги и пасмурны. — Просвети мя, затворника, что происходит в мире.
У Горячева не было никакого желания рассказывать Флегонту о положении в губернии, но едва открыл рот, как с языка сорвались и привычно застрекотали многожды говоренные и писанные фразы. Поначалу он произносил их автоматически, но быстро увлекся, заволновался, замахал руками, возвысил голос, как на многолюдном собрании.
— …Две трети губернии очищены от большевиков, там установлена народная власть.
— В лице Маркела Зырянова? — глаза Флегонта сверкнули насмешкой. — Извини, что перебил. Никак не укладывается в голове: Боровиков и Зырянов — выразители дум крестьянина-труженика.
Вениамин осуждающе хмыкнул:
— Вы и впрямь не от мира сего. Погодите, Боровиков сам навестит вас и лично разъ-яс-нит свою позицию. Он злопамятен, не забывает ничего…
— Я уже имел честь вести переговоры с господином-товарищем Боровиковым…
— Ну и?.. — Горячев прямо-таки засветился от любопытства.
— Толки злого в ступе пестом вместе с зерном, и не отделится от него злоба его. Грозился, как займете Северск, доложить обо мне архиерею, добиться моего смещения, лишения сана, а потом расправиться со мной сообразно вкусам.
— И вы не боитесь?
— Не боюсь, — совершенно спокойно ответил Флегонт. — Честно говоря, не верю, что вы когда-нибудь захватите Северск. Расчет на неожиданность провалился. Ты
— Когда в глаза будет глядеть дуло, полагаю, заговорите по-иному! — вырвалось у Горячева.
— Можешь утолить свое любопытство, — голубые глаза Флегонта потемнели от гнева. — Револьвер с тобой, в доме нет даже детского пугача. — Смерил Горячева пренебрежительным взглядом, отвернулся. — Однажды подобную шутку разыграл со мной твой соратник, начальник продотряда господин Карпов. Мир праху его…
Миг назад Горячев хотел как-то загладить свою выходку, но последние слова Флегонта разом смели благое намерение. Негнущимся требовательным голосом Горячев спросил:
— Как прикажете понимать ваши слова о Карпове?
— В самом прямом смысле. Надеюсь, ты слышал, что ревтрибунал большевиков приговорил его к расстрелу за издевательства над крестьянами, мародерство и прочие мерзости. Приговор, говорят, приведен в Северске в исполнение.
— Вы как будто рады?
— Да. Хоть сие и зело грешно. Но… нет человека праведного на земле, который делал бы добро и не грешил бы, глаголет Библия. Азм — человек, значит, тоже грешен.
— Вы почему-то грешите все в одну сторону. Тянет, тянет вас в боль-ше-вист-скую борозду. Уж не по чижиковской ли протекции стали попом?
— Гнев гнездится в сердцах глупых.
— Библейские афоризмы вам не помогут! Забудьте, что я ваш дальний родственник, и соблаговолите ответить на вопрос: куда делся Карпов после встречи с вами? Как и где вы расстались? Почему оказался он в лапах чека?
— Сан мой и положение хозяина дома не позволяют отвечать на вопросы, заданные подобным тоном.
Минуту они буравили друг друга взглядами. Изо всех сил сдерживая себя, Вениамин достал из кармана папиросницу и, не спросив разрешения, стал сворачивать самокрутку. Флегонт подметил мелкую дрожь его рук, сказал глухо:
— У нас не курят.
Вениамин сплющил папиросу в кулаке, сунул в карман. С трудом — даже испарина выступила на лбу — подмял бешенство. Улыбнулся одними губами, смиренно спросил:
— А как насчет Бахуса в сем доме?
— Ксюша! — рокотнул почти в полную мощь голос Флегонта. Тут же приоткрылась дверь кабинета, заглянула бледная попадья. — Как там у тебя?
— Стол накрыт. Проси гостя.
— Прошу, чем бог послал.
Давно ли они сидели вот так же вдвоем и разговаривали? Каких-то три месяца назад. Но то время обоим казалось теперь недосягаемо далеким. Оба тогда были на одном берегу, хоть и не на одной тропе. Но именно та встреча и размежевала, развела в разные стороны. Вениамин впервые приподнял маску, и Флегонт увидел оскал фарисея…
Неторопливо разлив светлую пахучую влагу по тонким стаканам, Флегонт залпом выпил свой и принялся аппетитно похрустывать солеными рыжиками, посыпанными тонкими пластиками лука и политыми свежей сметаной. Больше к зелью он не притронулся, только ел, а Вениамин перед жарким опрокинул еще стакан, и белизна разлилась по скулам, хмельной пленкой подернулись глаза, зато голос вроде бы пообмяк.