Красные петунии
Шрифт:
— Он вышевсего этого. А ты ничегоне понимаешь, совсем ничего.Ну, послушай, если все мы — ничто, значит, все мы равны. Это так ясно, не правда ли?
— Ясно, разумеется, но так не бывает.
— До своего кризиса я тоже ничего не понимала. Я хотела быть вроде Кэтлин Кливер. Однажды я видела ее на одной вечеринке в Нью-Йорке. У нее были прямые светлые, точь-в-точь как у меня, волосы, она сидела в уголке и целый вечер молчала. Не сказала ни единого слова. Говорили только мужчины. Спустя несколько месяцев все вдруг переменилось. Теперь говорила она, потому что мужчины были
Когда я была маленькая, мне очень хотелось все переменить. И потом, когда начались сидячие забастовки, я тоже хотела участвовать. Я была за интеграцию в школах и кафе. Но я была такая светлокожаяи даже понятия не имела, что у меня тоже курчавые волосы,— мать начала их выпрямлять, когда мне было три года, ей-богу. Но цвет моей кожи ей проблем не доставлял. (Господи, до чего же мне надоела эта цветнаяпроблема!) Но тогда у меня еще не было сложившейся концепции бытия. А мои родители ужеобрели истину, вот почему им так нравится Источник. И мне тоже. Они знают, что все мы — ничто, и цвет кожи — просто иллюзия, и все в мире неизменно. Источник учит, что ничего нельзя переменить, что все страдания — от нашей собственной невзыскательности к себе и что величайшее благо жизни — равнодушие к ней, в этом и состоит наслаждение, если оно вообще возможно.
— Благо жизни — в равнодушии?
— И родители поручили меня заботам Источника. Они помогают его содержать, присылают деньги. И это окупается.
Голодный ребенок плакал, ползая по полу. Айрин подошла к нему и взяла было на руки, но в комнату ворвалась мать и выхватила девочку:
— Мы стараемся оберегать ее от эманаций зла.
— Сука,— выругалась Айрин едва слышно и вновь повернулась к Анастасии, которая так и вибрировала от сознания своей правоты.
— Анастасия,— сказала ей Айрин,— я приехала не для того, чтобы осуждать твой образ жизни. Я проделала этот длинный путь потому, что моя собственная жизнь разбита вдребезги. Понимаешь? — Айрин знала, что насчет Источника она права, но разве в этом дело? — подумала она.
— Возможно, относительно Источника я ошибаюсь. Может быть, ты права, что его защищаешь, но, господи, сейчас не самый подходящий момент в моей жизни, чтобы вот так, сразу, кинуться меня наставлять. Может быть, я отнеслась к нему с предубеждением, заранее настроилась против него, и он это почувствовал...— Она еще что-то бормотала в том же роде, но Анастасия не слушала ее. И Айрин представила себе, как глубокой ночью Умиротворение, Тишина и Спокойствие отрепетировали заранее всю эту сцену. И только Блаженство с самого начала радовалась ее приезду.
— Твоя жизнь — дело твоих собственных рук,— ответила Анастасия с каменным выражением лица.
— Но это же абсурд, совсем не у каждого есть возможность устроить свою жизнь как хочется. Некоторые живут так, как хочется другим. Да большинство! Женщины, которых я учила, вовсе не желали быть неграмотными, да и бедными тоже.
— Но ведь это ты пожелала учить таких людей? Зачем же ты жалуешься?
— Каких такихлюдей?
— Ну, несчастных, лишенных надежды в своем нынешнем воплощении.
Айрин засмеялась:
— Ты вроде Киссинджера, который как-то сказал, что наш век — не для африканцев.
Но Анастасия не улыбнулась.
— Я вовсе не собиралась тебе жаловаться,— сказала Айрин, чувствуя унижение при одной только мысли о такой возможности.
— Если тебе где-нибудь плохо — уезжай.— Анастасия сказала это убежденно и, как показалось Айрин, весьма самодовольно.
— Ну, а если страдать заставляют условия существования? — Вместо ответа Анастасия воздела кверху ложку, висевшую на шее...
С тех пор все мы прожили немало лет, прошли годы и для Айрин, конечно, и вот однажды, очутившись на Аляске, она к удивлению своему обнаружила, что говорит о методах обучения с группой преподавателей, в которой были индеанки и белые.
— Как только я узнала, что ты приедешь,— рассказывала Анастасия, жившая теперь неподалеку от Гавани,— я сразу сказала своему: «Нет, я должна с ней повидаться, это старый друг».
Они сидели в баре, в солнечные дни похвалявшемся великолепным видом на гору Маккинли, до которой было сто километров. Увы, солнечные дни бывали здесь, очевидно, нечасто, и Айрин видела не вершины легендарных аляскинских гор, а их подножия. Но и они производили впечатление.
— Надеюсь, ты мне простила, что я тебя тогда выгнала,— сказала Анастасия.
— Ну конечно,— ответила Айрин. Она разглядывала людей в баре. Ей нравилась Аляска. Ей нравилось, что у людей здесь такой вид, будто они приехали сюда месяц назад. Однако сырая, хотя и не холодная погода заставляла ее мечтать о солнце, печах и более непроницаемой для сырости одежде, чем та, что она захватила с собой.
Анастасия увела ее прямо со сцены, где Айрин сидела рядом с местной жительницей, индеанкой, которая рассказывала, что у коренных аляскинцев, начинающих помногу читать, слабеет зрение от типографского шрифта.
— Коренные жители всегда считали стопроцентное зрение чем-то само собой разумеющимся,— говорила женщина.— Затем они стали читать. Смотреть телевизор. Ходить в магазины, где все завернуто в целлофан с надписями, которые тоже надо читать. Теперь, чтобы вообще видеть, все нуждаются в очках.— Сама женщина была в огромных очках с ярко-красными стеклами, которые обычно носят летчики. Она вздернула их на лоб и, мигая, смотрела на присутствующих. Наступила долгая пауза, в которую канула утвердительная интонация ее заявления, женщина вся словно ушла в себя, и там, внутри, ее категоричность свернулась клубочком и сникла.— Существует, очевидно, еще и скрытое недоверие к процессу чтения,— продолжала она тихо,— который дарует знание и одновременно может лишить способности видеть вообще. Вот что лежит в основе наших проблем, когда читают люди уже пожилые.
Однако в этом Айрин не надо было убеждать.
Анастасия стояла рядом с Айрин, пока местные преподавательницы обменивались с ней теплыми рукопожатиями.— Так было приятно с вами познакомиться,— говорили они Айрин, словно долго-долго ожидали ее приезда и вот наконец она явилась.— Мы так рады, что вы проделали столь длинный путь из нижних сорока восьми [19] .
— Когда я узнала, что ты приедешь и здесь назначена конференция по проблемам местного населения, я подумала, что буду единственной белой. Вижу, что ошиблась.
19
Аляска — самый «верхний» штат на географической карте.