Красный цветок
Шрифт:
– Посмотри, как прелесть. Ну, посмотри же!
– щебетала Сиэл*ла.
– Не верю, что такое может оставить кого-то равнодушным. Это же произведение искусства!
– И не нуждается в дополнительных дифирамбах, - буркнула я себе под нос.
Как не старалась я сделать вырез декольте менее глубоким, фасон платья упрямо открывал верхнюю часть груди, оставляя обнаженными плечи.
Горничная присела в реверансе, протягивая последний штрих туалета - веер.
Тяжело вздохнув, я поспешила вниз, где обязалась вместе с Сант*рэн встречать гостей.
Первые лица ещё кое-как пыталась запомнить, но людской ручеёк, стекающийся в залу, прискучил свыше всякого терпения в самом скором времени. Люди беспрестанно входили, каждый что-то говорил, фраза звучала за фразой, реплика за репликой. Среди шелков и вееров, магических шаров, запаха духов, пенящихся вином фужеров, я чувствовал себя деревянной куклой. Спина ныла от бесконечных реверансов. Становилось все труднее удерживать на губах неживую улыбку. Разворот, поклон, улыбка; разворот, поклон, улыбка - пытка мнилось бесконечной.
Поток людей, казавшийся неиссякаемым, все же начал потихоньку редеть. Не успела я порадоваться замаячившей свободе, как предо мной в церемониальном поклоне склонилась неуклюжая юношеская фигура:
– О, маэрэ, - обратился он к Сант*рэн, - не сочтите за дерзость восхищение несравненной красотой вашей дочери. Среди блестящих созвездий, которым нет равных, она сияет, подобно солнцу!
Если бы не присутствие Хранительницы, я бы показала этому павлину в перьях настоящее 'сияние'. Но присутствие Сант*рэн вынужденно улучшало характер. Я уныло поплелась через залу, 'оказывая честь', - открывать танец, именуемый 'шах*риз'. Он состоял из серии семенящих шагов и череды низких реверансов. Скучный, бесконечный, полный достоинства, до легчайшего поворота светский - этикет в хореографическом варианте.
За одним приглашением следовало другое. Кавалеры сменялись. Я ни с кем из них не пыталась быть милой. Напротив. Сыпала колкостями, какие только приходили в голову. А голова у меня устроена таким образом, что гадостей в ней помещается не мало. При этом я, не пытаясь затачивать произносимые фразы до уровня остроумия, позволяла репликам сочиться откровенной злостью, не щадящей самолюбия собеседника.
В ответ же получала восхищенные улыбки. Может быть, кто-то и вправду находил подобное поведение очаровательным? Кто их знает, этих щенков, пресытившихся жизнью в пятнадцать лет?
Одиф*фэ Чеар*рэ прощалось, как я успела заметить, гораздо больше, чем Одиф*фэ Сирэн*но. Дурной нрав здесь оборачивался эксцентричностью; дурной вкус - пикантностью; злой характер - горячностью и прямолинейностью, не свойственный лицемерному аристократическому кругу.
Пятнадцатилетние мальчишки млели, я, бессовестно кокетничая, вела себя откровенно вызывающе. Мне не нужны были нежность, защита, понимание. Я хотела сиюминутного поклонения. Это стало способом находить энергию с совершенно новым, пряно-пикантным вкусом.
– Прекрасно выглядишь, кузина.
Эллоис*сент на балу предпочел выглядеть менее безупречным, чем в обыденной жизни: волосы растрепаны, рубашка распущена, щеки пылают:
– Окажите честь, маэра, подарите танец?
– отвесил он пригласительный поклон.
– Ты - пьян, - возмутилась я.
– Ты мне отказываешь?
– рассмеялись в ответ.
– Я первым за вечер нарвался на твой отказ? Чертовски лестно! Ну, что ж? Пойду, приглашу кого-нибудь ещё...
Отсалютовав, порывисто развернувшись, он направился прочь.
Вовсе не настроенная отвергать сделанное предложение, я была раздосадована.
С нарастающим раздражением приходилось наблюдать, как он флиртует со смазливой блондинкой, принадлежащей к тому счастливому типу, что большинством мужских голосов признан совершенством.
Дабы не остаться в долгу, я тоже отыскала кавалера, что не представляло сложности: в зале, где некрасивых женщин не было, мальчишеское внимание все же принадлежало мне. Конечно, успеху во многом способствовало то, что мероприятие затевалось в мою честь; то, что меня впервые преподносили изысканному обществу, словно десерт; что вокруг неуловимым ароматам распространялась тайна. Но даже все это, вместе взятое, не могло объяснить почти экзальтированного восторга, жадного блеска в глазах у кавалеров, которые, будто волки, казались готовыми перегрызться за один мой взгляд.
Я никогда не чувствовала себя столь великолепно. Никогда прежде не приходилось пребывать от собственной персоны в таком самовлюбленном восторге. Я позволяла мальчишкам приближаться ближе, чем допускали правила приличия. Смеялась веселее и громче, чем следовало бы. И все это лишь затем, чтобы Эллоис*сент продолжал следить за мной потемневшими глазами.
Мне удавалось подглядеть за ним согревающий душу, тяжелый злой взгляд исподлобья, когда он, глупый, пребывал в уверенности, что я занята другими. Представление 'я центр вселенной, знаю об этом и мне чертовски весело!' разыгрывалось перед множественной аудиторией, но для единственного зрителя.
И судя по тому, как зритель налегал на спиртное, имело успех.
Наши действия походили на простонародный перепляс: кто затейливее, кто прихотливее, кто круче. Игра, похоже, обоим приходилась по вкусу.
После очередного виража, мальчишеская ладонь крепко обвилась вокруг талии:
– На сей раз я не приму отказа!
– горячие руки увлекли меня на середину залы.
– Что ты себе позволяешь?
– зло зашипел он на ухо.
Судя по сверкающим глазам и поджатым губам, Эллоис*сент действительно злился:
– . Есть ли в зале кто-то, на ком ты не успела повиснуть?
– Полагаю, - есть,- пожала я плечами.
– Ты роняешь честь семьи!
– Подумать только!
– засмеялась я.
– В нашем роду беззастенчивых шлюх, активно демонстрирующих прелести, ещё не было.
Кровь забурлила в жилах, жарко приливая к щекам. От обиды в глазах потемнело. Звук пощечины достиг слуха прежде, чем до разума дошло, что я делаю. Прокатившись по зале, словно выстрел, он привлек к нам взгляды множества глаз, липнущих со всех сторон; сальных и любопытных.