Красный цветок
Шрифт:
'Агиар махи*ар джосс ралир*тон', - Миа*рон вытянул руку. Яркий свет распространился от ладони. Стена начала таять.
– Что происходит?
– спросила я.
– Вперед.
Я охотно не стала бы его слушать. Но что делать с фактом: он на целых две с половиной головы выше? Игнорировать это бесполезно.
Через несколько мгновений я стояла на знакомом постаменте. В окружении беснующейся, бьющейся в экстазе, озверелой толпы. Они тянулись к нам, выкидывая скрюченные пальцы. Остро пахло кровью, алкоголем, кровью, экскрементами. В одном углу совокуплялись. В другом убивали. Все содрогалось в немыслимых конвульсиях.
– Литу*эль! Царица Тьмы! Коснись меня! Прокляни меня! Возьми меня! Меня! Меня!
Выкрики сливались в оглушительный рев.
Миа*рон отозвался рыканием. Мускулистые руки покрывались шерстью, кости перетекали из одного состояния в другое. Он силился удержать человеческую форму, но она соскальзывала с него, крошилась, терялась.
Велика ли была ему человечность или мала, не мне судить. Но то, что не по размеру, - это очевидно.
– Посмотри наверх, рыжая ведьма!
Я посмотрела.
Обнаженное тело Эллоис*Сента раскачивалось на острых железных крюках, вошедших в спину и вышедших из-под ребер.
Юноша, раскачиваясь на жутких качелях, выглядел безвольной куклой. Хвала Двуликим!
– он был без сознания.
Рев толпы отдалился, продолжая оттенять жуткую сцену мрачным речетотивом:
– Ткач! Ткач! Ткач!
– Явись, Ужас, Зло и Тьма!
– Мать Тьмы! Литу*эль! Да придет твой Проклятый Супруг!
– Не нравится?
– насмешливо рычал Зверь.
– То, как он выглядит? А мне вся эта картина по вкусу! Аппетитная! Хочешь, чтобы он жил? Сделаешь то, как я скажу.
– Нет, - прошептав, покачала я головой.
– Что ты сказала?
– Нет!
Мягко переступая, Миа*рон приближался. Как любой хищник, кругами.
– Даже так?
– ухмыльнулся он.
Наверху зазвенела цепь. Глухой сдавленный крик, оборвавшийся хрипом, не заставил поднять глаза. Я по-прежнему не сводила их со Зверя.
– Ты согласна платить его мучениями за свое упрямство?
– вкрадчиво поинтересовался Миа*рон.
Я покачала головой:
– У меня нет выбора.
– Есть.
– То, что есть, это - не выбор.
'Тьма! Тьма! Тьма', - злым аккомпанементом звучали снизу крики утратившей разум толпы.
– Тебя возбуждает его боль, а? Моя прелестная куколка? Так же, как она возбуждает меня? Кровь, боль, смерть? И надвигающийся неизвестный ужас - не самая ли сладкая приправа к страсти? Представь, как твои когти пробивают его хрупкую плоть! Как шелестят шелковые внутренности, орошая теплой кровью?
Отвращение, внушаемое описываемой им картиной, было совершенно искренним.
– Чужая боль, чужая плоть, чужая страсть, - шептал он.
И был он по-своему красив. И по-настоящему безобразен.
Цепи пронзительно заскрипели. Тело Эллоис*Сента рухнуло между нами, распростершись неподвижной куклой.
Миа*рон легко подхватил юношу на руки, зарываясь руками в его мягкие длинные пряди, пробегая чувственными длинными пальцами по запрокинутой назад, беззащитной шее, мягко сжимая безвольно поникнувшие плечи.
Ласкал его, как ласкают женщин - не спеша, со смущающей интимностью.
В теле Эллоис*Сента зияли развороченные раны. С горловым рыком чудовище вгрызлось в них.
Эллоисс, вскрикнув, пришел в себя. Руки заскребли по дощатому, залитому кровью, полу. Глаза широко распахнулись.
Узнав меня, они словно вспыхнули, неожиданно ясные и чистые. Эллоис так пристально глядел на меня, словно хотел что-то сказать.
Было страшно. И отчего-то мучительно стыдно за все происходящее. Как если бы именно я несла ответственность за все это безобразие.
'Явись, Ужас, Зло и Тьма!
'Мать Тьмы! Литу*эль!'.
И ради этой тупой толпы я рискую потерять все, что люблю?!
Миа*рон поднял окровавленную морду. Красные клыки, вывалившийся алый язык, безумные глаза с вертикальными зрачками - его образ будет преследовать меня даже за Гранью, на Другой Стороне Реки. Я это твердо знаю.
– Открой Врата!
Я покачала головой.
– Открой Врата!!!
Он поднялся, - воплощение моего кошмара.
Внезапно я подумала о том, что они оба являются отражением моей души, светлой и темной её стороны. Но к чему сейчас все эти глупые аллегории?
– Нет, - покачала я головой.
Сбив меня с ног, Миа*рон притянул мое лицо к своей морде.
– Ты не понимаешь?! Откажись ещё раз, и я убью его! И будет поздно что-либо менять. Поздно для всех троих!
В отчаяние я посмотрела на бледное, почти бескровное лицо Эллоис*Сента.
Он ответил мне твердым выразительным взглядом, отрицательно покачав головой. Это значило 'нет'.
Прости меня, Двуликие.
Я поднялась, чувствуя себя пустым сосудом. Моя душа горела. Болью. Яростью. Негодованием. Ужасом. Презрением. Горячие оранжевые языки пылали, выжигая душу. Она то разрасталась, превращаясь в океан лавы. То скукоживалась до размеров горящего листа. Губы шептали непонятные разуму слова. И пламя, переставшее быть послушным, ревело, исступленно и торжествующе. Грозное. Разъяренно-равнодушное. Идущее сверкающей стеной.
В прожорливом горниле исчезали леса. Пузырилась, вскипая, вода, поднималась и, обезумев от боли, набрасывалась на берег. Взрывались горы, изрыгая огненную лаву. Скукоживались от невыносимого жара травы, скручивались листья, мелели колодцы и широкие трещины пролегали по некогда плодородным землям.
Холод и жар разрывали на части. Я кружилась в потоках яркого света, которого не пережить смертным.
Я не сразу поняла, что интуитивно пытаюсь удержать пламя. Не пропустить 'за себя'. Словно была не живым существом, а стеной.