Красный дракон. Китай и Россия в XXI веке
Шрифт:
И еще один аспект требует оговорок, а именно: искренне писать о разведке — значит, так или иначе затрагивать военные и государственные тайны. Писать о бизнесе, особенно на этапе криминально-номенклатурного капитализма в России, — значит, затрагивать тайну коммерческую. Подводить под все это свою оригинальную научную базу — значит, затрагивать авторитет официальной науки. И то, и другое, и третье для читателя, несомненно, интересно и полезно с точки зрения познания сфер, о которых не принято распространяться. Но для автора чревато неудовольствием со стороны разного калибра обладателей власти и денег. Выход — осторожная игра, которую желательно провести и остро, и свежо, может быть, на грани фола, но без нарушений писаных и неписаных правил.
И еще немного предыстории
Мою
Случившийся же весной 1969 года пограничный конфликт и относительный успех китайцев в этом конфликте обозначили тогда истинный потенциал китайской угрозы. Надо сказать, что боевые действия на Уссури против нашей мотострелковой дивизии постоянной готовности, вооруженной реактивными артиллерийскими системами залпового огня и танками, вела китайская сельскохозяйственная дивизия иррегулярных войск без какой-либо тяжелой техники. Китайцы силой были отброшены. Но советский танк Т-62, который они утащили с острова Даманский, был помещен в военном музее в Пекине как символ обретенного китайцами в бою с сильным противником чувства национального достоинства. Кроме того, потом, в обстановке застоя, остров Даманский все-таки перешел к китайцам: сначала де-факто, еще в советский период, а потом и де-юре, по договору о демаркации границы, которую начали при Горбачеве и закончили при Ельцине. Гордый лозунг империи «своей земли не отдадим ни пяди» тихо свернули в угоду соображениям политической целесообразности российских реформ.
Тогда, после крови на Даманском, у наших военных проснулось уважение к Китаю — уже не другу и брату по социалистическому лагерю, но противнику. Китайская угроза была осознана и сформировала потребность Министерства обороны СССР в кадрах, знающих китайский язык. В результате курс слушателей-китаистов в ВИИЯ в 1969 году был увеличен с 10 до 30 человек, и я после английской спецшколы нежданно-негаданно попал в их число.
Тогда же, в 1969 году, произошла и моя первая встреча с китайским государством. Еще учеником школы в разгар конфликта я участвовал в хорошо организованной демонстрации протеста перед посольством КНР в Москве. Устроители этой акции заблаговременно высыпали на улице Дружбы, где размещено посольство КНР, кучи щебня, и молодые ребята с большим вдохновением от разрешенного безобразия и удовольствием от чувства исполняемого при этом гражданского долга били камнями посольские стекла. Особый восторг протестующих вызывало метание флаконов с чернилами. Если кому-то удавалось украсить китайское посольство чернильным пятном, добросив и разбив флакон о стену (а главное здание, хотя и не огороженное тогда забором, стоит метрах в тридцати от улицы) то толпа награждала молодца гулом одобрения. Такими по сути своей хулиганскими действиями простых ребят заявлялось китайским властям отрадное для масс простых советских людей чувство гордости и единства со своей державой.
Вот так в 17 лет на гребне антикитайской волны меня вынесло на долгий путь профессионального китаиста. Откровенное противостояние заставляет взаимно уважать друг друга. А уважение снимает озлобленность. В конечном счете профессиональное отстаивание русских интересов в Китае сделало меня другом китайского народа.
Учеба в ВИИЯ шла хорошо и с интересом. Считаю, что с высшим образованием мне крупно повезло, так как преподавались нам широкие и универсальные знания больше гуманитарной, но и технической и военной сферы. Казарма же и муштра, с другой стороны, дали правильное мужское воспитание. Повезло мне в институте и с жизненной практикой. В 1972–1973 годах в качестве переводчика на самолетах советской военно-транспортной авиации я обслуживал перевозки оружия на Ближний Восток. А в октябре 1973 года на стороне арабов участвовал в третьей арабо-израильской войне.
Войну в воздухе я хорошо прочувствовал. Знаю ощущения при почти свободном падении транспортника в противоистребительном маневре; при дотягивании на пределе и вынужденной посадке на чужом нейтральном аэродроме; при кураже американских палубных штурмовиков вокруг транспортника над открытым морем. Понял я тогда и что такое качество солдата. Видел разболтанность сирийцев и организованность иракцев, бесцеремонность американцев и упорство наших.
Почувствовал, как война освежает людей, поднимает дух, освобождает от апатии, застоя и равнодушия мирного времени. Как пробуждает честь, долг, взаимопомощь. Как подавляет цинизм, лицемерие, зависть, самолюбие. Была и гордость от принадлежности к вооруженным силам советской сверхдержавы, которая в том столкновении восточного блока, поддерживавшего арабов, и западного блока, поддерживавшего евреев Израиля, была на равных с американцами.
А китайско-советские отношения тем временем продолжали ухудшаться. Китайская угроза возрастала, и внимание к кадрам китаистов сохранялось. В 1974 году институт посетил тогдашний министр обороны и член Политбюро ЦК КПСС, Маршал Советского Союза А. А. Гречко. Из слушателей встречался он только с выпускным курсом китаистов, рассуждал с нами о Китае, и я даже отвечал на его вопрос «в чем сложность изучения китайского языка?». Трудно сказать, зачем ему это было нужно, — может быть, хотел проверить какие-то свои ощущения на совсем молодых и свежих головах? Но в результате этой встречи были быстро решены организационные вопросы по допуску курсантов к закрытым материалам обычной прессы на китайском языке и ведомственному изданию двух специальных китайских словарей.
В открывшихся же для нас материалах «Жэньминь жи-бао», кто хотел, мог прочесть о «перерождении» КПСС и ее «верхушки во главе с Хрущевым», о нарождении и укреплении в СССР «привилегированной прослойки», о «ревизионистской клике Брежнева», поставившей «первое в мире социалистическое государство, за создание которого великий советский народ проливал свою кровь, перед небывало серьезной опасностью — реставрацией капитализма». Мне, конечно, тогда была совсем не видна справедливость этих предупреждений об опасности начавшегося после Сталина перерождения верхушки партии и грядущего демонтажа социализма в СССР. А ведь все случилось так, как предупреждали китайцы, и завершилось гибелью Советского Союза в 1991 году.
Институт я закончил отличником с красным дипломом и медалью «За боевые заслуги». Эти обстоятельства, видимо, способствовали тому, что на меня обратили внимание «компетентные товарищи», отбиравшие кадры в военную и политическую разведку. Со мной втемную, не касаясь дела, поговорили серьезные чины, после чего я вместе со значительной группой выпускников оказался в распоряжении Главного разведывательного управления Генерального штаба. А ГРУ тут же отправило нас учиться дальше, на Центральные курсы офицеров разведки.
Вступительных экзаменов не было, будущих разведчиков подвергли только долгим, разнообразным и сложным тестам на проверку умственных способностей, реакции, памяти, мышления и, никого не отсеяв, разделили на две группы: агентурной разведки и технической. Я попал во вторую группу и прошел там прежде всего специальную инженерную подготовку по радиоразведке.
Качество подготовки на этих курсах было, видимо, настолько серьезным или даже уникальным, что по военно-учетной специальности, при увольнении со службы, я, референт-переводчик по основному образованию, оказался в инженерном и техническом составе запаса. Считаю, что мне опять повезло, так как после Центральных курсов объем и глубина полученных знаний и навыков позволили лучше понимать объект моего профессионального интереса — Китай. Несомненно, все это помогло мне после увольнения со службы спокойно перейти в бизнес, быстро освоить его и успешно им заниматься.