Красный лик
Шрифт:
Русское общество до дней революции всегда воспитывалось на уважении к личности, на том, что развитие личности является целью государства. Ради этой личности, можно сказать, произведена и русская революция. И вот, вместо этого — русское общество теперь искусственно ввергнуто во власть социалистического коллектива.
Коллектив — вот что давит собой русскую личность; государственный аппарат, против которого всегда выступали русские мыслители, налившись кровью во время Великой Войны, стал огромным Молохом, требующим себе жертв и жертв, во что бы то ни стало.
Подобно Петру Великому, уничтожившему единоличное административное
Бездушная, безответственная в своём коллегиальном составе, лишённая искры Божией и истинного центра творчества, коммунистическая бюрократия, точно так же как и бюрократия дореволюционная, но ещё в гораздо большей мере, свирепствует над народом. Для бюрократии — есть только цели, исчисляемые на бумаге: «Социализм — это учёт», — сказал Ленин. И коммунистическая бюрократия с лёгким сердцем обращает в коммунистических рабов всех жителей русской земли, приводя их к покорности оглушительным звоном над ними в колокола Маркса.
Для коллегии — нет движения совести, порядочности, морали и т. д. Всё сводится к математической выгоде; а так как принцип творчества и не ночевал в бюрократической системе вычисления «доходов», а таковой принцип связан с живыми индивидуальными особенностями данного лица, с его способностью разобраться в обстановке, оценить её, выбрать время для действия и т. д., словом, со всем тем, что не поддаётся никакому предварительному анализу, а составляет суть действия хозяина, за что и боролась против дореволюционной бюрократии русская общественная мысль, — точно так же и советскую бюрократию может ожидать только эта же самая судьба:
— Борьба против неё!
Борьба со стороны оглушаемого народа за возможность свободного творчества, за возможность работать.
Неужели же так трудно осознать, что посадить неопытную многочисленную коллегию в лавку на место одного опытного и ловкого купца — это значит — вообще подорвать торговлю, усложнить и запутать её, особливо же, если каждому из участников этого коллективного предприятия приходится непрестанно жужжать в уши:
— Учись торговать! Будь красным купцом!.. Помни заветы Ильича!
Увы! Купцы — рождаются, а не создаются. Рождаются, а не создаются любые ответственные деятели…
И колокол, сотрясающий мозг всем несчастным жителям Совроссии, дабы из них сделать то одно, то другое употребление, послать партийца, смотря по усмотрению «Госплана», — то в акушерки, а то в хирурги, а то в купцы…
— Трезвонит, не заглянув в самые простейшие святцы живой жизни.
Парагвайский опыт отцов иезуитов
Что такое представляет из себя коммунизм и каково отношение его к культуре — вот вопрос, который ставит себе профессор Р. Ю. Виппер в прекрасной книжке своей — «Коммунизм и культура» [26] .
В первых же страницах автор устанавливает, что коммунизм не есть тот общественный строй, который мог бы быть почитаем как строй естественный, первобытный. В обществах, стоящих на самых низких
26
Виппер Р. Ю. Коммунизм и культура. Рига, 1925.
Коммунизм предполагает всегда разницу наличной культуры между двумя классами или группами данного общества; одна из этих групп должна стоять на высшей степени развития и управлять другой группой тем или иным способом. Группа, находящаяся у другой в подчинении, принимает повеления высшей группы с полной покорностью, как бы повеления божества; это обстоятельство сближает коммунизм с абсолютизмом, который есть тоже своего рода коммуна, поскольку правящий класс, объединённый вокруг какого-либо вождя, составляет покорную коммуну по отношению к этому вождю. Таким образом, говорит профессор Виппер, монархический строй есть как бы двойной коммунизм — верховодящей группы по отношению к вождю и подчинённой группы по отношению к верховодящей группе.
Пример такого коммунистического государства наш автор показывает на любопытном государстве, существовавшем с 1602 по 1768 год на плантациях иезуитского Парагвая.
По открытии Америки туда, как известно, двинулись массы своевольного и жестокого рыцарства, и в противовес им испанское правительство предоставило обширные редукции, то есть концессии, отцам иезуитам, которые должны бы были противодействовать возникновению в Америке нового феодализма и истреблению краснокожих туземцев.
Таким образом, отцы иезуиты были во враждебных отношениях к испанцам, которым никакого дела не было до разработки края, а которые интересовались только лишь одним золотом. Соперников в строительстве страны у иезуитов не было.
Кроме того, иезуиты превосходили туземцев в интеллектуальном отношении, и, таким образом, местные племена для них были всё равно что белая доска, на которой было возможно выводить какой угодно чертёж. Правящий слой и управляемая масса были чрезвычайно разграничены между собой как в отношении просвещения, так и в отношении организации, так что из туземцев, как из глины, можно было лепить что угодно.
Во-первых, выбранные места для редукций оказались чрезвычайно изолированными и удалёнными от внешнего мира. Тот треугольник, на котором лежало иезуитское коммунистическое государство, лежит на мысу впадения реки Парагвая в реку Парану и отделён от остального мира девственными лесами и необозримыми степями. Движение туда и оттуда возможно было только лишь по реке, и потому естественно, что отцы иезуиты перегородили эту реку чрезвычайно строгими заставами. Никто не мог легко выбраться из этого государства, а испанцам был воспрещён туда въезд.
На эту местность иезуиты переселили много терпевшее от конквистадоров западно-бразильское племя Гуарани, беспечное и покорное в противность своему соседу — свободолюбивому племени Мбайя. Иезуиты разработали язык Гуарани, перевели на него Евангелие, молитвенники и устранили совершенно из обихода испанский язык.
Таким образом, никто из испанцев не мог разговориться с благочестивыми Гуарани. Кроме того, иезуиты распространяли среди своих духовных сынов пропаганду, по которой выходило, что внутри у каждого испанца сидит чёрт, жаждущий только золота. Таким образом возможно, что отцами иезуитами сделан тот прототип, по которому московские иезуиты изображают теперь всемирную буржуазию.