Красный лик

Иванов Всеволод Никанорович

Но поскольку коммунизм является порождением III Интернационала и, стало быть, распространяется по всему миру, а фашизм явился в Италии исторически как известное средство против коммунизма, то мы всё же наблюдаем, как это ни парадоксально, известную международную фашизацию. В Англии, Германии, Франции, в Китае успехи фашизма довольно значительны.

Дело в том, что если нельзя пародировать в каждой отдельной стране итальянский фашизм, то можно пользоваться его методами. Конечно, это не может не касаться и русского общества, свободного от соблазнов коммунизма.

Метод фашизма заключается в том, чтобы, питая к народным массам известное любовное отношение, чувствуя к ним нежность за то, что эти массы

принадлежат к одному и тому же народу с данной активной личностью, в то же время давать массам то, что нужно для достижения известных целей национального самосознания. Так, русскому фашизму придётся дать русским массам пересмотр родной истории, оболганной революцией и столетней революционной подготовкой, а затем показать противоположность интересов западного и восточного миров, отнеся Русь по её интересам, культурным традициям и связям к миру восточному. Русскому фашизму, кроме того, пришлось бы заменять собой русский коммунизм, в то время как Муссолини такой борьбы почти не пришлось вести, и посему русский фашизм, если бы таковой возник, конечно, был бы революционнее итальянского. Чувство правды, искренности, к которому взывает всегда Муссолини, чтобы не увлечься мстительностью, — должно особливо культивироваться у русских, дабы тем не замедлить заветной минуты примирения с русскими, находящимися в России, когда они осознают свои заблуждения погони за новым и вернутся к старой, обновлённой и умиротворённой национальности, забыв про братоубийственную междуклассовую распрю.

В связи же с указанной выше тенденцией мира к диктатуре как форме правления, можно думать, что мировая борьба между итальянским фашизмом и русским коммунизмом должна привести к форме замены последнего какой-либо национальной диктатурой.

Гун-Бао. 1928. 19 января.

Памяти адмирала Колчака

От ликующих, праздно болтающих, Обагряющих руки в крови, Уведи меня в стан погибающих За великое дело любви…

Сегодня — восемь лет тому назад, как был казнён адмирал Колчак. Как совершилось это действо, мы не знаем, да и навряд ли когда узнаем. Известно только, труп адмирала спущен под лёд Ангары, и со многими тысячами подобных трупов уплыл к Северному грозному океану, к началу всех вещей, обтекающему Землю.

Восемь лет. Восемь лет тому назад был «уничтожен» глава — как ни как, а Всероссийского Правительства, и наступило полное торжество революции. Ведь разве торжество контрреволюции не было бы полным, если бы «белым» удалось захватить и «кончить» Ленина?

Да, торжество было полным. Колчака спустили под лёд, а прошло восемь лет, и мы видим, что торжества всё-таки очень мало. Колчак стал эпизодом. Кипучее сердце большевизма радовала гражданская война… Говорил же кто-то из царских генералов с красной стороны, что «посмотрю я, как мои солдаты набьют морду казакам Антона» — Деникина. Это был спорт, игра безответственных господ генералов и с той, и с этой стороны, привыкших смотреть на своих солдат как на пешки… Ведь, как известно, в нравах верхов русской армии было не считать победу победой, ежели не много при этом потерь…

С этим вполне согласуется и большевистский взгляд на вещи:

Чего жалеть рабов — солдат С душой бескрылою и куцей? Пусть гибнут сотнями, добрят Поля грядущих революций…

Люди

воевали и не понимали, что победить революцию — это значит вовсе не «разбить живую силу противника», а так или иначе залить неугасимый пламень злобы факелом, вспыхнувшим в душе русского народа. Русский русскому стал врагом; русский русскому стал волком — а если одна стая волков истребит другую стаю, то ведь останутся не ангелы — откуда ангелам взяться? — а останутся те же волки! Не понимали того, что вожди — «совершенные пустяки»; не понимали, что из многомиллионного народа всегда кто-нибудь да выдвинется; что главное отвлечь народ, а вожди упадут сами. Упал же теперь в грязь обаятельный когда-то «наркомвоен» Троцкий. Остался лишь прежний юркий журналист, которого по-прежнему ссылают в места не столь отдалённые. Sic transit…

Для преодоления революции нужна была совесть — а совести-то и не было.

Ни в красном, ни в белом стане.

* * *

Совесть была только в одном адмирале Колчаке.

Он отлично понимал, что «военными» методами ничего не сделаешь. На казачьем кругу Сибирского войска, давшем беспредельные полномочия теперешнему перелёту атаману Иванову-Ринову, адмирал говорил в августе 1919 года:

— Один я ничего не в силах сделать! Я только зову на помощь всех, кто любит Россию. Делайте же… Казаки начали, и это хорошо!

Буквально те же слова он говорил немного позднее и на собрании беженцев в зале Омской женской гимназии:

— Вы можете вернуться в ваши родные места только с оружием в руках… Это зависит от вас самих… Берите же в руки ружья!

Адмирал звал народ. Звал за собой. Звал идти по своей собственной народной воле. Но ведь «только на государственной службе познаёшь истину». И невыносимая казёнщина Ставки и военного командования делала всё, чтобы помешать народному движению; она распускала огромные ижевские и воткинские революционно поднявшиеся добровольческие отряды, она переходила на регулярщину, и это — в гражданской войне, и с этой регулярщиной ухнула.

* * *

Адмирал был по имени диктатором, Правителем. Диктатуры ждали, просили, молили её. Но совесть не позволила ему быть диктатором.

Совет Министров из случайных людей, не умных, а просто ловких и хитрых, а иногда волевых и прущих очертя голову, вроде В. Н. Пепеляева, забрал власть от адмирала. Адмиралу показывали, на основании и международных положений, и финансовых осложнений, и проч. и проч. доказательств, что ему распоряжаться никак нельзя. И адмирал был игралищем ловко раздутых интриг, а не дела. Все эмигранты с надеждой взирают теперь на московскую оппозицию, хотя, конечно, большевики умнее и хитрее тех же самых белых эмигрантов в то время, когда эти последние сами находились в сплошной оппозиции в Омске. Адмирала обвиняли в порках, в расстрелах, в преуменьшении прав Экономического Совещания, прав «общественности», во всём, в чём угодно. Оппозиция атамана Иванова-Ринова — была самой сильной оппозицией. Иванов-Ринов лез в казачьи вожди, в правители, поддерживаемый казачеством, которое гордо разглагольствовало в Омске про беженцев:

— На казачью землю пришли, а распоряжаются!

Оппозиция! Оппозиция!! Оппозиция!!! Несомненно, в этой разваливающей работе белые были чрезвычайно сильны.

А сколько лиц из высшего командования в Омске торговали всем, чем можно: вагонами, шёлковыми чулками (только Иванов-Ринов) и т. д.

И когда один раз «диктатор» захотел повесить некоторых орлов, взявших не по чину, то в его руки вцепилось столько народу, что эта рука не поднялась выше каких-то несчастных писарей…

* * *