Красный свет
Шрифт:
– Вы что, партизаны? – спросил красноармеец.
– Нет, мы сами по себе, – сказал Мишка Жидок.
– Как ты бежал? – спросили солдата.
– Сам не знаю. Побежал, и все. Когда через лес вели, – и смотрел дикими глазами.
Взяли солдата с собой, прошли Медведовский лес, вышли к Стародубовскому лесу – вошли в него. В лесу идти теплее – но опаснее: не знаешь, куда выйдешь. Сколько раз уже так было – идешь, идешь, а потом впереди люди – поползешь: а там по-немецки говорят. Шли на деревню Савкино – и напросились ночевать в крайнем к лесу хуторе. Солдат держался с ними, шел сзади и немного в стороне – но, если позвать, подходил. Шел с ними
– Будете к нашим выходить?
– А где наши? – спросил у него Ракитов.
– Так я не знаю, откуда мне знать. Хожу тут десять дней.
– Как ты не замерз? – спросил вор Ранкей.
– Так я лес люблю, умею места находить. Нору нашел под корнями, заполз.
– А что ты ел?
– Так я в дома стучусь, какие с краю.
– И что ж, есть тебе давали? Такому страшному?
– Давали.
– Ты только нам не ври, – сказал солдату Мишка Жидок, – а то мы тут одного людоеда ищем. Здесь где-то он ходит, по лесам прячется.
– Да вы что, мужики. Я не людоед.
По всему Ржевскому району лежали непохороненные замерзшие трупы – наступление красных захлебнулось, Красная Армия откатилась назад, убитых не перечесть, хоронить по лесам некому. Немцы только срезали с ног мертвых русских солдат валенки – иногда распарывали валенок вдоль, иногда отрезали ногу. Окоченевшие руки и ноги убитых торчали из снега. В деревне Феклино, по реке Дерга, бабы нашли тела солдат с вырванными внутренностями. Кто-то распарывал животы, вынимал печень убитых, и сначала бабы думали – это волки, но потом нашли костер: какие-то беглые люди жарили человеческую печень и кишки и ели. Детей прятали от немцев, а теперь еще прятали и от диких лесных людей. Когда Ракитов пришел в Феклино, ему и его группе бабы сказали, чтобы они не ходили по реке – нарвутся на людоедов. Ракитову все верили, как и в мирные годы, когда он облапошивал фраеров в гастрономах и крал пальто из гардероба театра, – улыбка его притягивала женщин.
– Как ты такой веселый-то получился?
– Мне плакать скучно.
– Улыбаться сегодня нечему.
– Найдется повод! – уверял Ракитов. – Солнышко встало – улыбнись солнышку. Девушку хорошую встретил – улыбнись. Надо по жизни идти с улыбкой. Вокруг меня все улыбаются. – Ракитов имел в виду немецких солдат, которым он вырезал на лицах улыбки. Сказал, и сам же засмеялся своей шутке.
– Почему ты не в армии, веселый такой?
– Я сам по себе воюю.
И бабы отдавали его отряду последнее и наказывали сторониться людоедов.
– Я не людоед, – повторил солдат.
– А ну побожись!
– Христом Богом клянусь, не людоед я.
– А ты веруешь хоть в Бога-то? – спросил Мишка Жидок, который за время скитаний по деревням обрусел и даже перенял местный говор.
– Так ведь крестили меня.
– Ну, раз крестили… Каким именем крестили?
Солдат рассказал, что зовут его Костя Полетаев, а можно просто «Кот» – и верно, глаза у него желтые, как у кота, и бегают – туда-сюда. Кот рассказал, как было в Ржеве – он там содержался два месяца в плену, но сбежал. Сказал, что в городе три роты полевой жандармерии и еще айнзацкоманда. Вермахт на окраинах квартирует, а в городе чистки ведет айнзацкоманда. Кот рассказал подробности. В первые дни оккупации поставили в городе виселицы; согнали народ
– А как эти-то запомнил? Память у тебя!
– Громко объявляли, вот и запомнил.
– Откуда фрицы про них узнали? Выдал кто?
– Всегда добрый человек отыщется… – сказал солдат. – Рассказал, стало быть, кто-то немцам.
– Есть же гады, – сказал Мишка Жидок.
– А ты что, на площади был? – спросил Ракитов.
– Так мы виселицы и сколачивали, – сказал солдат.
– И что, не стыдно тебе? – Жидок спросил.
– Так выбирать не приходится. Хочешь жить – вот и работаешь. А других они стреляют сразу. Делай, что скажут. В лагере мертвым золотые зубы дергают, и ничего.
– Ты, что ли, зубы дергал?
– Я не дергал. А другие дергали, – и глазом своим котиным – зырк по сторонам.
И еще солдат рассказал, что адвокат Медоусов перед казнью крикнул: «Советский Союз непобедим!» – а полицай Гусев его ударил в живот ногой. Медоусов упал, ему петлю на шею – и потащили.
Город Ржев разделен на четыре района, в каждом районе – свой полицейский участок. Полицаи из местных, из русских, им немцы не доверяют и оружия не дают. Полицаи обходят дома с плетками, поставляют неблагонадежных людей немцам – если подозревают в чем, бьют плеткой, связывают руки и выводят на улицу, а немцы приезжают на машине, забирают в лагерь.
– Ты что, видел, как бьют и руки вяжут?
– Видел, как связанных в лагерь привозят. У ворот из машины выводят и раздевают догола – потом выдают одежу полосатую, у них специальная одежа, чтобы вшей не было.
– А ты, стало быть, в лагере был вольным – ходил где хотел?
– Получается так.
– А может, ты сам полицаем был?
– Нет, я строитель был, у меня диплом инженерный.
Построили лагерь сами пленные, немцы их торопили. Солдат сказал, что бараки не отапливают, бараки имеют только крышу – и люди мрут от холода. Замерзают насмерть. Трупы не зарывают, складывают окоченевшие тела на улице, во дворе лагеря, и когда поленница тел становится высокой, обливают бензином и палят.
– Что ж ты стен не построил?
– Что сказали, то и строил, – и глазом кошачьим вкось смотрит.
– А много народу мрет?
– В день человек тридцать.
Солдат рассказал, что в первые дни в лагерь согнали пятнадцать тысяч. За два месяца умерли три тысячи человек.
– Замерзли, – сказал солдат. – А застрелили, может, человек сто, не больше.
– А кто считал?
– Староста.
– Страшно было? – Жидок спросил.
– Сметут большевиков. Сила идет.
Потом солдат спросил:
– А вы, значит, партизаны?
– Нет.
– Я так и понял, что не партизаны. А кто?
– Мы не партизаны, – засмеялся вор Ранкей, – мы, братишка, воры и убийцы.
– Теперь везде убийцы, – сказал солдат.
Ракитов посмеялся и спросил:
– Куда хочешь лесом идти, Кот? Думаешь к Москве вернуться? К линии фронта?
– Нельзя, – сказал солдат, – фашисты сказали, у нас ихним пленным теперь десять лет полагается. Даже судить не станут. Если из плена вернусь, дадут мне десять лет лагерей.