Красный
Шрифт:
Правда, все это, как и красота оленьих фигур, тоже выполненных из гирлянд, ярче вечером, когда загорятся лампочки. А еще тысячи и тысячи фонариков, фонарей, гирлянд просто перетянутых через улицы или вывешенных в витринах магазинов, в окнах квартир… Вот когда будет красота!
С раннего утра работает множество рождественских рынков. Продают все, что только может придумать изощренный человеческий ум на тему Рождества. Уже слышна музыка, компания детишек (видно, вывели на утреннюю прогулку детский сад) распевает песенку, призывая Санта Клауса скорей прийти к ним в дом.
Только тут я вспоминаю,
Наверное, мазохизм бывает разный. Бывает физический, когда человек жаждет испытать боль тела, а бывает вот как у меня — моральный. Зачем я вообще всем этим занимаюсь? Кто мешает мне интеллигентно послать к черту Оле и к ведьмам на Хэккельфьелль Анну? Что они со мной могут сделать? А ничего, разве только рассказать Ларсу о моем журналистском задании. Но я могу рассказать ему сама, все равно же придется.
Топая по разряженной не хуже главной ели Йотгатан, соображаю, чем могу поплатиться.
Я не знаю, к какому времени можно подойти в «Харму», что у них считается утром, а что днем. Работает клуб с восьми вечера, вдруг у них утро — это два часа пополудни, а день — часов шесть? Время есть, погода хорошая, и я с удовольствием иду по нарядному Стокгольму.
Слюссен решил оспорить пальму первенства у Сергель? Площадь так увешена гирляндами, что сомнительно, заметны ли дорожные знаки автомобилистам, когда эти гирлянды горят. В многочисленных интервью чиновники еще осенью рассказывали горожанам, что все до единой лампочки энергосберегающие, прослужат по несколько лет и обойдутся городу в сумму несколько тысяч крон, что равняется расходам на освещение пары многоэтажек. Хороший ход, потому что тут же нашлось немало спонсоров, щедро оплативших расходы на городскую красоту в Рождество.
Постояв на мосту и поглазев на строительные краны по обе стороны, перебираюсь на набережную Гамла Стана. Скепсброн расцвечена, конечно, тоже, но сейчас видны только сами ниточки гирлянд. Сегодня вечером стоит погулять по улицам…
Даже Карлу XII на памятнике какие-то шутники сунули в руку указку, ночью она явно будет светиться, отдавать энергию, накопленную за день.
Я решаю пройти по такой родной Библиотексгатан. Она дорога мне вовсе не красной дорожкой или роскошными магазинами. Здесь квартира бабушки и дедушки, после смерти дедушки ба предпочитает в ней не жить, а давать там приют разным родственникам. Интересно, живет ли кто-нибудь сейчас? Наверняка, на Рождество в Стокгольм обязательно выбирается кто-то из провинциальной родни, у меня никогда не доставало сил запомнить, кем приходится мне или даже бабушке очередная любительница шопинга или новый соискатель признания своих талантов.
Бог с ними, пусть живут, плохо, что из-за постоянного присутствия гостей я сама не могу нормально ни пользоваться дедушкиной библиотекой, ни даже поиграть на большом концертном рояле, купленном для папы, когда тот был еще маленьким. Живущие в квартире гости почему-то считают своей
Бабушка в Бюле, значит, на Библиотексгатан кто-то обретается.
Решаю на обратном пути зайти и кое-что взять. В конце концов, я совладелица этой квартиры, имею же я право посещать свои владения?
Район Стюреплан я знаю, как свои пять пальцев, наша Библиотексгатан пересекает эту площадь, упираясь в саму Библиотеку и Хумлегорден. Площадь еще та, один «гриб» чего стоит. Разница с Нюторьет видна даже сейчас, в этом районе не бывает тихо и безлюдно даже в самый сильный мороз или жуткую непогоду. Иногда мне кажется, что к Стюреплан стекается весь стокгольмский (и не только) люд, которому нечего делать или некуда деться, а сидеть дома в одиночестве не хочется.
Как ни тянула время, а вот она, «Харма». Охранник изумлен, кто это может стучать в такую рань? Для них рань — все, что до двух дня, это понятно, но должен же кто-то убирать помещение? Уборщики часто бывают очень разговорчивы…
— Чего тебе?
Хочется огрызнуться, мол, не тебе, а вам, но я благоразумно прячу свое возмущение, могут просто не впустить, возмущайся тогда на улице.
— Я договаривалась о встрече, — вдохновенно вру я.
— С кем?
— Ой, знаете, не спросила имя…
— А ты кто?
— Я журналистка. Линн Линдберг.
Вряд ли ему знакомо имя моего деда, так что называть себя можно.
— Ну, входи. А чего надо-то?
— Хочу написать о праздничных мероприятиях ночного Стокгольма, знаю, что «Харма» лучший клуб в этом плане.
Охранник ржет, как лошадь.
— Только этого нам не хватало! Нам и без рекламы от посетителей не отбиться.
— Но мне статья нужна, блин!
Он таращит на меня глаза:
— Во дает.
— Где у вас администрация?
Не буду же я полдня объясняться с охранником.
— Карл еще не пришел. Магда тоже. Придется подождать.
— Можно я пока внутри посмотрю?
— Зачем? — Голос уже напряженный, мало ли что…
Я показываю ему удостоверение, которое выдала Анна и хотя таких напечатать можно сто штук за час, впечатление оно производит, охранник важно кивает:
— Только ничего не фотографируй.
— Я посмотрю.
— Не бывала, что ли, у нас?
— Была, но когда битком, вид совсем не тот.
— Это есть!
Зал еще убирали, две женщины старательно сгребали остатки бумажек, которые обычно сбрасывают сверху для красоты. В углу парни, чертыхаясь, возились с дым-машиной. Та, видно, устала и теперь выбрасывала дым не сплошным потоком, а какими-то порциями, делала «пых», обдавая ремонтников облаком, от чего те начинали кашлять, и затихала.
На сцене кто-то из помощников диджея возился с аппаратурой.
Понятно, что это не элита, не те, кто ведет вечер, такие еще спят. «Харма» работает до трех утра, к двум наверняка только просыпаются.
Но долго ждать не пришлось, появилась молодая женщина, усталая и оттого злая. Она прямо с порога начала выговаривать охране, что вчера пропустили каких-то бандитов.
— Какого черта вас тут на входе держат?!
— А мы что, сказано же, чтоб пускали, но предупреждали внутренних сразу.