Краткий философский словарь
Шрифт:
Существуют и более «тонкие» классификации, отделяющие П. от предшествующих эпох. Так, существует деление на классический рационализм, неклассическую эпоху (модерн) и собственно эпоху постмодерна. В этом случае «модерн» – это уже разрушение классического рационализма, разрушение представлений об однородности, универсальности законов мира и человека, автономизация, обособление отдельных сфер человеческой деятельности. Представление о единстве мира, культуры, о целостности человека всё еще сохраняется, но приобретает «регулятивный», ценностный характер.
И. Хассан, один из исследователей П., проводит различие между модерном и П. по типу воображения, характерному для этих эпох. Модернизм (к представителям его в искусстве Хассан относит Р.-М. Рильке, П. Валери, М. Пруста, У. Фолкнера, Э. Хемингуэя, Ю. О`Нила) «авторитарен и аристократичен»,
П. – это примирение с множественностью, с невозможностью создания единого поля культуры, происходит «децентрация» культуры. Меняется и роль воображения, если под ним понимать ничем не ограниченное продуцирование образов, противопоставленных реальности. Поскольку П. отказывается от «раздвоения» мира, отказывается от самих понятий «вымысел» и «истина», то богатство образов, связанных с идеей «самовыражения» уникального внутреннего мира художника-творца, исчезает из постмодернистской культуры; оно возможно только как противопоставление «богатства» внутреннего «скудости» внешнего, повседневного мира. Но исчезает и реалистичное, полное красочных деталей скрупулезное описание существующего, исчезает назидание, морализирование, поиск объективных тенденций развития объекта. Воображение в этих условиях оказывается способностью «отвлечься» от субъективных фантазий и непреложности реального мира. Но всё же предметы – даже собственные руки и ноги – «неуничтожимо, злобно существуют, как иррациональные числа». В результате остаются чистые схемы, количественные соотношения; воображение попадает в плен абстракций: «придет такой день, когда не будет людей, будет только мысль».
Если философию модерна часто называют иррационалистичной, то к философии П. такая характеристика неприменима. В экзистенциализме ситуация абсурда рождается из «несоразмерности» реальности и разума. Сизиф в эссе А. Камю – «герой-рационалист». В П. исключается сама возможность такого столкновения. Мир для философии П. лишен, как утверждает Ж. Делез (1925–1995), другой видный представитель этого направления, «глубин» и «высот», это «мир поверхностей». Идея «борьбы» субъекта с неподатливой реальностью, проникновение в глубины материи или стремление дотянуться до высот Абсолюта исключается в постмодернистском дискурсе. «Молчание» экзистенциализм рассматривает как невыразимость бытия. Молчание П. – это просто отсутствие смысла, смысловая пустота, сопровождающая в той или иной степени любой человеческий дискурс.
«Знаковая революция», осуществленная П., меняет представление о связи означаемого и означающего. Знак не несет в себе иерархической, поступенной схемы расшифровки структур означаемого. Знак – не путеводная нить, вещественная опора к «иному»; это и есть та единственная реальность, в которую погружен человек. Означаемое и означающее – взаимозаменяемы, обратимы.
Понятие «соблазна», введенное Ж. Бодрийаром, становится метафорой взаимоотношений смысла и его знакового оформления. Язык определяется как «сознание-язык». Все смыслы «воплощены», всякий предмет «дан» вместе со своим смыслом. В такой реальности – гиперреальности мира симулякров – нет деления на искусственное и естественное, на природу и культуру, центр и периферию; нет особого инструмента для заделывания пустот, «смысловых брешей», прерывов постепенности. «Тело» культуры разрастается в разных направлениях, без заранее заданной цели. Метафора «ризомы» (корневища) как символа множественности противопоставляется в П. (Ж. Делез) строгой иерархии «дерева».
Отказываясь как от безоговорочного осуждения новой реальности, так и от ее некритического принятия, представители философии П. не превращаются в поборников иррационализма. Скорее это героическая попытка с помощью неиспользованных до сих пор ресурсов разума «обустроить», «присвоить» ту новую реальность, которая уже незаметно «присвоила» всю человеческую культуру.
ПОСТПОЗИТИВИЗМ –
В постпозитивистских исследованиях научного знания отсутствует характерный для позитивизма редукционизм, сведение теоретических положений науки к «суждениям факта»; признаётся автономное существование теоретического знания. Эмпирический базис науки также теряет свою безусловность, поскольку не существует «протокольных предложений», абсолютно «чистых» от всех человеческих ожиданий, предположений, оценок. Наш опыт изначально «теоретически нагружен», мы смотрим на мир сквозь «очки» наших желаний, прошлого опыта, накопленных знаний.
По-иному представляется постпозитивистам и характер развития научного знания. Идея научного прогресса становится проблематичной. Процесс роста научного знания не носит кумулятивного, «накопительского» характера, развитие науки – это не просто постоянное «приращение» знаний, считают постпозитивисты. Рост научного знания идет не плавно, но скачками, прерывается кризисами, отказом от старых принципов. Наука – это не машина по производству знаний, но сложный социо-интеллектуально-эстетический комплекс, на развитие науки влияют как внутренние факторы, так и внешние (социальные условия, культурная атмосфера, личные пристрастия ученого). Научные теории не выстраиваются в одну линию, противостоящие теории существуют одновременно, ибо невозможно эффективно доказать эффективность одной и бесперспективность другой. Понятия «истинности» и «ложности» теории сменяются иными, более «мягкими»: научность теории, приемлемость теории. Оценка научной теории не сводится к ее верификации, но включает целый набор критериев: эмпирический критерий, архитектонический (максимум простоты, экономии, эстетические качества теории), логический, описательные возможности теории, ее предсказательная и объяснительная сила, связь с фундаментальным и научными принципами, принятыми научным сообществом и т. п.
П. критикует позитивизм с помощью его же оружия. И. Лакатос основную ошибку неопозитивизма видит в неверном использовании тех понятий, которыми пользовались неопозитивисты и от которых не собираются отказываться постпозитивисты. Понятия верификации и фальсификации, эмпирического базиса, предложений наблюдения использовались позитивистами старым, «метафизическим» способом, в качестве «предельных» понятий, заключающих в себе метафизически окончательные оценки познания. Все эти понятия будут эффективными только после операции «заключения их в кавычки», после лишения их философского статуса, превращения их во вспомогательные орудия логики науки. Так, после этой операции понятие «опыт» лишается привилегированного гносеологического статуса, оно выражает условное, в рамках отдельной теории проводимое разграничение.
Логический позитивизм подвергается критике и за пренебрежительное отношение к традиционной метафизике. В рамках П. выдвигаются программы «реабилитации метафизики». Метафизические утверждения – не логические тавтологии, но и с опытом они связаны не прямо: «между областями аналитических истин и эмпирических утверждений лежит земля метафизических доктрин» (Дж. Уоткинс). Такая трихотомия намного содержательнее позитивистской дихотомии. Метафизика не есть чисто лингвистическая деятельность, несовместимая с ценностями познания. Именно особый эмпирический статус метафизических доктрин делает возможным их функционирование в качестве «протонаучных» теорий. Позитивизм зафиксировал функцию философии как «начальной науки», но не смог объяснить, как она возможна.