Кратос
Шрифт:
Я упал на кровать и не помню, как он вышел. После этого я проспал пятнадцать часов.
Перед пробуждением мне снилась смерть теоса в доме Алисии Штефански. Он повернул голову, и я увидел, что это Анатоль ван Линнер.
Меня разбудил настойчивый сигнал устройства связи: кто-то упорно вызывал меня.
Леонид Аркадьевич Хазаровский
До приговора они ничего не могли сделать, кроме этого. На запястьях широкие браслеты из молочно-белого пластика, соединительного шнура нет, руки свободны, но это только
Теперь приговор произнесен, и, значит, они могут все. У нас можно и за ерундовое преступление сделать человека другим, был бы повод.
Сегодня мне предстоит перевод из камеры предварительного заключения в Психологический центр. Напротив меня на стуле сидит мой адвокат Жанна Камилла де Вилетт, готовясь присутствовать при этом вселенском событии и проследить, чтобы мои права ни в чем не были ущемлены. Она расстроена, темные глаза смотрят виновато и в сторону. Еще бы! Это ее единственный проигранный процесс за последние десять лет. Правда, девять лет назад, когда она защищала Анри Вальдо, приговор был произнесен и содержал ужасные слова «должен быть подвергнут эвтаназии». Но потом, ее же стараниями, была получена отсрочка, что, учитывая послужной список тессианского террориста, можно считать не поражением, а чистой и безусловной победой.
Как-то Жанна пришла ко мне в расстроенных чувствах. Обыскали ее офис, конфисковали документы.
– Ну, что тут сказать? – усмехнулась она. – Вот достойные наследники инквизиторов. Только инквизиция возбуждала дела в отношении адвокатов еретиков и судила их за пособничество ереси. Так что жертвы инквизиции никто не решался защищать, дабы не взойти на костер вместе с подзащитным. Это вообще незаконно обыскивать адвоката в связи с делом его клиента, я тебе статью назвать могу!
– Да плевали они на все статьи, – сказал я. – Они хотят меня.
– Ты не беспокойся, Лео, я подстраховалась. Давно понятно, что за морда у этой власти. Все документы, которые могли тебе повредить, сложила кучкой на кухне на тарелочке и подпалила. Весело горело!
– Да они и из оправдательных документов способны состряпать приговор, – заметил я. – Но все равно спасибо.
– Лео, куда же мы катимся? Куда катится Кратос!
Вопрос был риторический, зато мое предсказание исполнилось в точности, именно так приговор и состряпали.
– Ты здесь ни при чем, Жанна, – говорю я. – Дело было безнадежным.
Мы давно на ты, поскольку наши отношения как-то сразу вышли далеко за рамки деловых. Это не является нарушением профессиональной этики. Она не прокурор и не судья. А защищать не возбраняется даже родственников.
Она вздыхает.
– Я говорила с Ройтманом. Он не отступился. Уже все согласовано с руководством Центра, вести тебя будет он. Это просто отлично. Я боялась, что нам и здесь поставят препоны. Если вмешательства
Этот самый Ройтман уже навещал меня полгода назад, сразу после ареста, и предлагал свои услуги.
– Леонид Аркадьевич, вероятность вашего осуждения очень велика, – сказал он. – Биопрограммер здесь есть. Если мы начнем курс лечения прямо сейчас, вы только сэкономите время. До суда пройдет минимум полгода, а лечение займет два-три месяца. Я думаю, у вас есть куда более интересные занятия, чем сидеть взаперти. К тому же это произведет приятное впечатление на суд. Но пока нет приговора, мне нужно ваше добровольное согласие.
– Простите, это вы вели Анри Вальдо? – спросил я.
– Да, Леонид Аркадьевич.
– И решили сменить специализацию? Вы же работали со смертниками.
– Решил отдохнуть душой с человеком с менее отягощенной совестью, – улыбнулся он. – Смертник, кстати, был один. Ныне жив, здоров и на свободе. До него у меня были подопечные из менее тяжелых групп. Сначала С и D, это убийства и убийства при отягчающих обстоятельствах. Потом В – воры, разбойники, грабители.
– Я знаю эту классификацию, – заметил я.
– Очень хорошо. Потом несколько лет я работал по группе А. Это достаточно сложная группа, несмотря на небольшую общественную опасность. Но не сложнее, чем группа F. Так что специализации я не меняю. У меня опыт работы более тридцати лет. Так что бывших подопечных много. Все живы, на свободе и у всех все в порядке. В Центр никто не вернулся.
– Нет, – сказал я. – Думаю, я не нуждаюсь в ваших услугах.
Тогда же я рассказал Жанне об этой встрече. Она чуть не схватилась за голову.
– Евгений Львович Ройтман – лучший психолог Центра!
– Что, надо было соглашаться?
– Безусловно!
– Ты тоже считаешь, что вероятность осуждения очень велика? – спросил я.
– Девяносто пять процентов, – безжалостно сказала она. – Если бы я исходила из материалов дела, а не политической конъюнктуры, я бы сказала, что девяносто пять процентов – вероятность оправдания, и только полный идиот-судья здесь может вынести обвинительный приговор. Дело сфабриковано, шито белыми нитками, полно противоречий и просто безграмотно. И любой судья это поймет не хуже нас с тобой. И так же просто поймет, по чьему приказу сфабриковано и чего от него хотят. К сожалению! Единственный наш шанс – это найти судью настолько честного и храброго, чтобы он действовал, не оглядываясь на власть, и добиться, чтобы дело вел он. Вероятность успеха процентов пять.
– Уж не сменить ли мне адвоката, – задумчиво проговорил я.
– Ну, давай! – взвилась она. – Найди себе зеленого мальчишку, который наговорит тебе успокоительных слов и ничем не поможет реально! Когда я вела дело Анри Вальдо, я ему сразу честно сказала, что смертного приговора нам не избежать – это нереально. Главное, чтобы он не был исполнен. И он не исполнен.
– Опять месье Вальдо, – заметил я. – Положительно наши судьбы связаны.
– Дело того же масштаба, поэтому и занимаются те же люди.