Кратос
Шрифт:
Но и этого ему показалось мало. Налоговые нарушения все равно надо было квалифицировать по группе А0, в крайнем случае А1. Обвиняемого в таких преступлениях по закону нельзя арестовать до суда более чем на десять суток. За это время необходимо предъявить обвинение, провести обыски и допросы важнейших свидетелей. Потом человеку надевают сигнальный браслет и отпускают домой под обязательство не покидать город. Кольцо связи возвращают, но все переговоры пишут. Вступить в сговор со свидетелями практически невозможно. Арестуют сразу. Побег – вообще из области фантастики.
Страдина не устраивала такая ситуация. Ему надо было непременно посадить Лео в тюрьму, и немедленно. А для этого преступление надо было переквалифицировать на А2, а лучше A3. И тогда придумали мошенничество. По старым делам это еще где-то как-то можно притянуть за уши. Но, видимо, боялись не успеть до окончания срока давности. И накинули еще один новый эпизод, совершенно абсурдный. Тот, что с переплатой налогов.
Через неделю Хазаровскому разрешили свидание с женой, полноценное, с ночевкой в отдельной комнате, на сутки. Я проводил его до дверей и познакомился с Ириной, до сих пор я только общался с ней по устройству связи. Супруга Леонида Аркадьевича очаровательна и напоминает графиню Лопухину с картины Боровиковского.
Все прошло спокойно и без эксцессов.
– Если будет нужда – связывайтесь со мной, – сказал я ей, когда она покидала Центр.
Следующее свидание должно было состояться только через месяц. И через стекло.
Середина срока – самый опасный период. Психика разбалансирована, лечение не завершено и до начала реабилитации еще минимум недели две. После таких свиданий я жду неприятностей.
На этот раз как-то особенно неспокойно.
Родственники пришли в полном составе: и Ирина, и старшая дочь того же возраста, и двое мальчиков лет по десять – сыновья. Хазаровский улыбается, отпускает шуточки, из которых добрая половина в мой адрес. Я стою в сторонке, не особенно прислушиваясь, но я обязан присутствовать.
Он молодец, держится. Сейчас возможны срывы.
Пока в этом отношении с ним не было хлопот. С ним другие сложности, по чести сказать, совершенно от него не зависящие. Я опасаюсь за его жизнь и по три раза проверяю биопрограммер перед работой. Я тестирую всю еду, включая передачи. Вряд ли его попытаются отравить, при наличии биомодераторов это крайне неэффективный способ, но все может быть.
– Леонид Аркадьевич, – говорю я. – Время.
И чувствую себя садистом.
– Сейчас! Сейчас!
Он прощается с ними, новой шуточкой добивается улыбок, улыбается в ответ.
Они отходят от стекла, скрываются за дверью.
– Пойдемте, Леонид Аркадьевич, – говорю я.
Он подчиняется почти машинально, улыбки как не бывало.
– Я постараюсь добиться нового свидания как можно скорее, – тихо говорю я. – И более полноценного, в отдельном помещении и не через стекло. Это вполне реально.
– Спасибо, – говорит он.
Мы идем по коридорам Центра, довольно светлым, отделанным пластиком мягких
– Куда? – спрашивает он.
– В процедурный кабинет.
– Под биопрограммер?
– Да.
– Это необходимо? Именно сейчас?
– Это необходимо. Именно сейчас, – спокойно говорю я.
Перепрограммирование биомодераторов не может изменить человека, только подкорректировать настроение, сделать менее агрессивным и более внушаемым, это биохимия, ничего больше. Остальное работа психолога. Иначе курс лечения занимал бы три минуты, а не три месяца. Быстрее можно, но пусть лучше наш подопечный потеряет время, чем психическое здоровье.
– Нет, – говорит он.
Я останавливаюсь.
– Что вы сказали?
– Я сказал нет. Не сейчас! Дайте мне хоть час душевного покоя!
– Никакого душевного покоя у вас нет. Есть радость встречи и боль потери, именно это нам и нужно.
– Да идите вы к черту с вашей психологией!
Он махнул рукой и пошел вдоль по коридору.
– Стоять, – негромко сказал я.
Терпеть не могу такой тон, но он работает. Хазаровский остановился.
– Леонид Аркадьевич, мне вызвать охрану?
– Это ваше право, – процедил он и направился дальше.
– При данных обстоятельствах это моя обязанность, – заметил я.
Охранники появились раньше, чем Лео дошел до следующей двери. Профессиональным движением заломили руки назад и свели запястья, между пластиковыми браслетами протянулся короткий толстый шнур.
– Леонид Аркадьевич, зачем это было нужно? – спросил я.
Он посмотрел скорее с отчаянием, чем с ненавистью.
– А чтобы подпортить вам дело.
– Портите только себе.
Его довели до дверей лаборатории.
– Сюда, – сказал я.
Ему разомкнули наручники, не отпуская, помогли снять камзол и лечь на стол под излучатель биопрограммера. Браслеты присоединили к белым пластиковым квадратам на столе. Я включил прибор. Хазаровский расслабился, задышал ровнее. Я скорректировал работу биопрограммера через устройство связи. Сейчас Лео прежде всего надо успокоиться, это для биопрограммера не проблема.
– Можете идти, – говорю охране.
В мерном жужжании прибора намечается странный тон. Его там не должно быть! Я работаю с биопрограммерами несколько лет. Что-то не так! Я проверил прибор еще утром, когда Лео собирался на свидание. Проверить еще раз не было возможности. Он несколько часов простоял без присмотра. Но лаборатория была заперта!
– Леонид Аркадьевич, как вы себя чувствуете?
Он молчит.
– Леонид Аркадьевич!
– Евгений Львович, а казнят здесь же, на этом же столе?
Слава богу! Вроде в порядке, я вытираю пот тыльной стороной кисти.
– Делают эвтаназии, – поправил я. – Последняя была тридцать пять лет назад. И вообще не здесь. Девять лет назад в соседнем здании собирались подвергнуть этому Анри Вальдо. Уже подготовили установку. Но мы его отстояли, в последний момент пришла отсрочка. Установка такая же, вы правы. Только эта совершеннее.