Крайняя изба
Шрифт:
— Да, попали мы в терем, — сказал Вадим, — того и гляди, потолок на голову рухнет.
Мы понимали Вадима, он был не столько избой недоволен, нам приходилось ночевать в домах и не с такими дырами, сколько тем, что в избе не оказалось кого-нибудь помоложе.
— Страшной, а пугливый, — задето отозвалась бабка. — Изба еще нас с тобой перестоит. Дедами рублена, не нонешними строителями.
Присматриваясь, привыкая к новому жилью, мы помаленьку раздевались: сняли свои жесткие, гремучие энцефалитки, пропахшие потом и смолой, стянули резиновые сапоги, осенью,
— Где бы умыться, бабушка? — справился Гера. — Колодца близко нету?
— Зачем вам колодец? Вон рукомойник в углу.
— Нам бы попросторнее место… нальем мы здесь.
— Тогда хоть комнатную воду-то возьмите, — бабка принесла с кухни полное ведро. — Можете во дворе прямо плескаться, не так дует.
Я достал из рюкзака карманный фонарик, все прихватили мыльницы, полотенца и, найдя во дворе земляное, свободное от настила, место, сняв с себя все до пояса, попеременно умылись: один поливал, другой светил, третий водой фукал. Хорошо освежиться после работы. Даже у Вадима поднялось настроение.
Когда мы вернулись, бабка разбиралась с ужином. На столе уж была насыпана картошка в мундире, в глиняных чашках — соленые огурцы, помидоры.
— Поешьте, работнички, чем бог послал, — пригласила бабка. — Картошечку-то я овчушкам напарила, да вот сгодилась… Токо, не обессудьте, хлебца нету. Не купила, поленилась в магазин сбегать, старая. И своего не замесила… Был давечь кусочек, дак я его сжамкала. Знать бы, что гости…
— Хлеб у нас есть, — взялся Вадим за рюкзак. Выложил большую пышную буханку — выпечка поселковской пекарни, выложил пару банок говяжьей тушенки. — Держи, бабка. Завтра нам к вечеру суп сварганишь. Да смотри, не жалей мяса-то, все вбухай.
— Что ты, сынок… что ты! Сроду чужого не бирывала… Сварю вам супку-то, сварю. А утром блинов напеку, сегодня-то нечем особо потчевать.
Дальше Вадим масло и сахар, колбасу и плавленые сырки достал — мы крепко проголодались за день.
— Бабушка, садись с нами, — предложил Гера.
— Не-е, ешьте на здоровье. Я поклевала уже. Много ли старой надо.
Она не отходила от нас, смотрела как-то радостно и просветленно, как мы подметаем все со стола, уписываем за обе щеки, наскучалась, видать, крепко по человеку.
— А что это, бабка, электричества нет? — поднял вверх лицо Вадим. — Лампа висит, а огня пшик.
— Лектричества? — подхватилась бабка. — Как нет… Устин кажин день машину гоняет.
— А сегодня чего?
— Седни на свадьбе он, в соседней деревне. Девку нашу туда сосватали. Все, почитай, Волоково там. Не нужон никому свет… Да и домов-то в деревне осталось, на пальцах пересчитаешь.
— Что ж, бабка, ты не пошла? — нахрустывал соленым огурцом Вадим.
— Куды мне, старой. Я, когда здесь гуляли, сходила… посмотрела, полюбовалась на молодых. Хорошо, богато нынче гуляют!.. Сама-то не была замужем, так хошь на других смотрю, не пропускаю.
— Как не была?.. — насторожился Вадим в удивлении. — Кто ж тебе поверит, бабка?..
— Брось, — ткнул я Вадима кулаком.
— В девках не девках, а под венцом, ей-богу, не довелось, — уверяла бабка. — Не буду привирывать.
Она сходила на кухню, принесла закопченный, стоявший, видно, на печи, алюминиевый чайник, кружки. Налила всем горячего зеленого чая, заваренного, видно, сразу в чайнике какой-то душистой травкой.
— Пейте, работнички… пейте.
Зеленый густой чай хорошо освежал, утолял жажду. Мы выдули весь почти чайник. Разгорелись, вспотели. Гера и Вадим сели, отпыхиваясь, на порог, чуть приоткрыли дверь, закурили, пуская дым в темноту сенок.
— Не стаивала, говоришь, под венцом? — начал опять Вадим. — И детей нет?
— Почему нет. Есть.
— Был, значит, грех, бабка?
— Разве это грех… дети, — бегала бабка на кухню и обратно, уносила посуду. — Нет тут никакого греха. Дочь у меня… в Октябрьском, в леспромхозе работает.
— Вот те раз! — хлопнул Вадим по колену. — Мы ведь оттуда притопали. Там у нас основная база… Как твою дочь звать? Я в поселке всех знаю.
— Из Октябрьского? — вздела руками бабка. — Сорок же верст с лишком?
— А мы напрямую… лесом.
— Ой-ей-ей! — дивилась бабка. — Дак Наталья Найденова дочь-от моя. Слышали? В конторе она сидит, бумажками ведает. Ну, такая еще… пройдет, кажин мужик оглянется.
Наталью Найденову, секретаршу директора леспромхоза, вовсе еще моложавую, крепкотелую, мы, конечно, отлично знали. Это к ней, как мы приехали, начал было подбивать клинья Вадим. Но от ворот поворот получил. Не в те воды снасть забросил. Да и с мужем Натальи, Костей Найденовым, шутки плохи, кулачищи у мужика по пуду. Приложится — на всю жизнь наградит печатью.
— Бывает она здесь? — спросил я бабку.
— Кто? Наталья-то?.. Да нет, не часто. Разве что летом внучонка привезут. Когда сами-то на кулорт иль еще куда в отпуск уезжают.
Задумчиво и горестно повздыхав, бабка откинула тяжелое лоскутное одеяло на кровати, взбила большие пышные подушки:
— Двое могут сюда ложиться, а третёму и лавки хватит.
— Сама-то, бабушка, куда приткнешься? — забеспокоился Гера. — Мы ведь и на полу можем.
— Ложитесь, ложитесь… сама-то я давно на кровати не сплю. И летом, и зимой на печи.
Для «третёго» бабка приволокла из сенцев большой овчинный тулуп в охапке и еще какую-то бросовую одежку. Одежкой она устлала лавку и даже изголовья смастерила, тулуп накинула вместо одеяла.
— Отдыхайте, родимые… чай, уморились в лесу-то. Глаза, смотрю, у всех слипаются.
Бабка не ошиблась, усталость морила нас. По телу от сытного ужина разливалась истома, руки и ноги грузли, тяжело было подняться с насиженного места, разогнуть натруженную спину.
Хозяйка подала пример, первой полезла по приступке на печь, свернулась, ужалась там клубочком, ее почти незаметно стало за кучей старых валенок, которые там копились, должно быть, годами.