Кража с обломом
Шрифт:
— Что вы? — удивилась дежурная. — Он же в коме.
Этим нам пришлось удовлетвориться. Мариша еще раз повторила, каким негодяем был Рудик, и особо подчеркнула, что ему должно только на пользу пойти то, что он попал в больницу. Авось призадумается о своей жизни и, может быть, даже изменится в лучшую сторону. Я лично поняла ее в том смысле, что мертвые всегда лучше живых.
К Доронину звонить каждая из нас просто побоялась, но чтобы другая об этом не догадалась, мы сказали друг другу, что просто неприлично так долго пользоваться чужим телефоном. Что Иннокентий и так предоставил нам кров, поэтому нехорошо вешать на него огромные счета за междугородние разговоры, а оплачивать
Как же, будет он сидеть возле телефона и дожидаться нашего звонка, когда у него столько дел!
Ровно через три четверти часа мы с Маришей приступили к процедуре побудки Мишки. Дело это оказалось весьма хлопотное, и слегка привести его в чувство удалось, только облив его холодной водой из лейки. Вода предназначалась для поливки единственного зеленого растения в квартире — пальмы, которую Иннокентий собственноручно вырастил из финика и теперь заботился о ней почти так же любовно, как и о себе. Поэтому в лейке с водой было растворено удобрение, оставившее на несчастном Мишке коричневатые пятна, смывать которые времени уже не было.
— Сейчас лето, делай вид, что это у тебя такой загар, — посоветовала ему Мариша.
Но Мишка ее словам не внял и всю дорогу канючил, как ужасно он выглядит и как жутко он себя чувствует. Кожа на ногах болит, колготки, которые пришлось ему натянуть из-за того, что ноги покрылись красными точечками, тесны, парик жаркий, а платье путается в ногах. Но больше всего страданий доставили ему модельные туфли змеиной кожи, которые мы обнаружили среди вещей Иннокентия и присудили как почетный приз Мишке. Они удивительным образом скрадывали чудовищные размеры Мишкиной лапы, но увы, были на десятисантиметровых каблуках. Из-за этого Мишка, обладавший и без того почти двухметровым ростом, возвышался над толпой на целую голову. Люди на него глазели, он смущался, а Мариша завидовала.
На место мы прибыли почти без опоздания. Каких-нибудь двадцать минут опоздания на амурном свидании дела не решают. К тому же у нас было веское оправдание — мы потратили их на то, чтобы прибить каблук, который Мишка умудрился сломать через первую же сотню метров. Правда, я сомневалась, что это будет достаточной причиной для Григория Петровича. Что ему, в конце концов, какой-то каблук? Укрывшись за плотным скоплением ларьков, мы обозрели местность.
— Вон он стоит, — показал нам Мишка на худосочного и бледного типа в круглых очках, который с измученным видом обмахивался толстой газетой.
— Вылитая поганка, — не удержалась Мариша и с сочувствием посмотрела на меня, так как именно мне выпала честь первого общения с Григорием Петровичем.
— Идешь к нему, приветствуешь и заманиваешь вон к той церквушке, — проинструктировал меня Мишка. — Веди его, ради бога, по самым безлюдным тропкам, чтобы мы смогли определить, есть ли за ним «хвост». И сделай одолжение, улыбайся, не стой с таким видом, словно тебя вот-вот вытошнит.
— Что же делать, если меня действительно тошнит при одном взгляде на эту бледную немочь? — беспомощно спросила я и, тяжело вздохнув, пошла, надеясь, что вблизи мой невольный кавалер окажется не столь отталкивающе противен.
Увы! Вблизи обнаружились детали, которые расстояние милосердно скрашивало. У него были тонкие белесые усики, которые располагались строго над верхней губой и отнюдь его не красили, и большие оттопыренные уши, которые розовато светились в лучах заходящего солнца. Это только звучит поэтично, а на деле выглядело ужасно. Я еле удержалась от невольного стона, не забывая при этом, что должна улыбаться.
— Григорий Петрович, это вы! — постаравшись придать своему голосу максимум теплоты, воскликнула я, в то же время чувствуя, что если он ко мне прикоснется, то я его стукну.
— Это вы мне звонили? — спросил Григорий Петрович таким голосом, словно не мог поверить своему счастью.
«Должно быть, мы оба притворяемся, — подумала я, прикидывая, как бы половчее избежать рукопожатия. — Ловко это у нас выходит».
— Я так рада видеть вас, что хотела бы прогуляться с вами немного, — немного попутав мотивы, предложила я. — Знаете, у меня последнее время такое чувство, что за мной следят, у вас нет, Григорий Петрович?
— Ах, что вы, я так ненамного вас старше, и к тому же мы с вами в неофициальной обстановке, поэтому, прошу вас, зовите меня просто Григорий, — расшаркался он передо мной. — Куда же вы желаете прогуляться?
— Куда? — спросила я с таким видом, словно только сейчас задумалась над этим вопросом и даже для убедительности пошарила вокруг взглядом. — Пойдемте к храму.
— Это церковь, — любезно поправил меня просто Григорий. — Прелестное местечко.
И мы пошли. По пути я постоянно канючила, что умираю от жажды и от голода, и бедный Григорий покупал мне и заодно себе мороженое. Таким образом, мой рот был занят, и я могла не слишком усердствовать в беседе. А если смотреть в сторону, то можно было даже не испортить себе аппетита. Наконец все тележки с мороженым закончились, а я почувствовала, что не смогу больше впихнуть в себя ни кусочка. И тут Григорий сказал:
— Вы говорите, что вам кажется, что за вами постоянно кто-то следит? Представьте, мне тоже. Мало того, это началось третьего дня после визита, причем совершенно незапланированного, трех дюжих бугаев, по виду которых нельзя было с уверенностью сказать, есть ли у них мозг или просто одна черепная коробка. По-моему, психотерапевт им был явно не нужен, а вот что им было нужно, трудно сказать. Они все время молчали. Но с ними был еще и четвертый, который выглядел несколько более развитым. Он и задавал вопросы, касающиеся одного моего хорошего друга, который таинственно пропал несколько дней назад. Они хотели знать, где он. Но я и о том, что он пропал, узнал только от них, о чем им и сообщил. Тогда они потребовали, чтобы я позвонил им, если узнаю что-нибудь. Оставили номер и исчезли.
Я вам так подробно об этом рассказываю, потому что после их ухода мне и стало мерещиться, будто за мной следят. А у вас это как началось?
Чувствовалось, что тема его здорово волновала.
— Э-э, — промямлила я, — у меня все было примерно так же. Тоже четверо бандитов, а после этого слежка какого-то сморщенного типа.
— Что вы говорите? — удивился Григорий. — Совершенно сморщенного? А ко мне подослали нормального.
Чувствовалось, что этот факт доставляет ему неслыханное моральное удовлетворение. Беседа принимала интересное направление, но, к несчастью, к этому времени мы дошли до церквушки. Ни Мариши, ни Мишки я что-то не увидела. Народу вокруг было, по московским меркам, немного, и Григорий явно решил, что место подходящее, и вознамерился всерьез поухаживать за мной. Впрочем, его намерения не простерлись дальше робкого прикосновения к моему локтю. Я вздрогнула словно от удара током, что было воспринято моим ухажером совершенно превратным образом. Он почему-то решил, что я в восторге и вздрогнула от наслаждения, и ущипнул меня за предплечье, сделав вид, что сгоняет несуществующего комара. Я призвала на помощь всю силу воли, напомнив себе, что просто обязана помочь Мишке с тем условием, чтобы Мариша тоже успокоилась и отказалась от мысли переехать жить ко мне.