Кредиторы эшафота
Шрифт:
— Нет, — сказала Нисетта, хмуря лоб и делая усилия, чтобы припомнить. — Впрочем, я была немного… Как и сегодня вечером, — прибавила она, пытаясь улыбнуться.
— Когда ты говорила о нем, твои глаза сверкали. "Если бы ты знал, как он был хорош, умен и весел! Как я веселилась с ним… Я его очень сильно любила", — говорила ты.
— Разве я понимала то, что говорю!
— Когда я спросил, любишь ли ты его сейчас, ты ответила: "И да — и нет".
— Я была не в себе, — сказала Нисетта, смеясь, в то же время смущенная воспоминаниями Панафье.
— Ты была откровенна, вот и все.
— Сегодня я не скажу этого, — нежно проговорила она.
— Но это еще не все. Когда я стал настаивать, чтобы узнать, каким образом родилась у тебя любовь к этому человеку…
— Ну, и что же?.. — с беспокойством перебила Нисетта.
— Ты знаешь, что не все мне сказала, и поэтому беспокоишься, опасаясь, что зашла слишком далеко.
Нисетта прикусила губу.
— Что я тебе сказала? — спросила она.
— Ты отвечала мне: "У меня ужасно ненасытная натура. Я любила этого Пуляра за его пороки. Стыдно сказать, что он сделал со мной. Придумай самое ужасное, что только можешь себе вообразить. Я ему повиновалась из боязни, а отчасти — и от испорченности моей натуры".
— Ну и что же?
— Если ты честно и откровенно скажешь, что значат эти слова, то все недоразумения между нами будут устранены.
— Ты этого хочешь, Поль? — серьезно спросила она.
— Да, хочу.
— Ты можешь узнать ужасные вещи, и в твоих глазах я буду выглядеть последней из женщин.
— Нет такого поступка, который не искупался бы раскаянием.
Эта фраза очень понравилась Нисетте, так как оправдывала ее поведение.
— Я расскажу тебе ужасные вещи.
— Я это знаю.
— И ты не оттолкнешь меня?
— Мы вместе разорвем эту страницу твоей жизни.
Нисетта сидела, закрыв лицо руками, не решаясь начать рассказ.
Поль обнял ее и сказал на ухо:
— Чего ты боишься, Нисетта? Неужели ты думаешь, что я ничего не знаю?
Нисетта сразу же подняла голову и сказала:
— Ты знаешь то, что сказал мне, но это все пустяки. Если бы ты знал…
— Хорошо я немного помогу тебе в твоих признаниях. Аббат Пуляр — это Рауль де Ла-Гавертьер. Он не только мошенник и кутила, но и убийца.
Нисетта вырвалась из объятий Поля, и с испугом отступив, как бы против воли проговорила:
— Ты это знаешь!..
— Не бойся, Нисетта, я обещаю тебе больше, чем прощение. Я знаю; но я хочу знать подробности.
— Хорошо, я расскажу тебе все. Ты не можешь презирать меня больше после того, что ты уже знаешь, — сказала она, решаясь на все.
— Сколько времени ты знаешь этого человека?
— Десять лет.
— Десять лет! Где ты с ним познакомилась?
— Я сказала тебе правду. Я познакомилась с ним в Латинском квартале. В то время он еще ходил в рясе семинариста; в этой одежде он бывал в кафе, на балах — и почти всегда под руку с женщиной. Все его знали, как аббата. От этого и произошло его прозвище.
— А ты знаешь, что он никогда не был аббатом?
— Да, я знаю его с того времени и виделась с ним очень часто.
— Он был твоим любовником?
— Да, три или четыре года, но это уже не имеет значения.
— Я тебя не понимаю.
— Я сейчас объясню. Его зовут "Аббат Пуляр" по имени одного расстриженного аббата из Латинского квартала, но это не его настоящее имя.
— Я знаю. Его зовут Рауль де Ла-Гавертьер, — сказал Поль.
— Нет, этим именем он называется только в клубах и у кокоток.
— Так каково же его настоящее имя?
— Андре Берри.
— Андре Берри? — вскричал Поль. — Что ты мне рассказываешь?!
— Что с тобой? — спросила Нисетта, удивленная тем впечатлением, которое произвели на Поля ее слова.
Панафье был озадачен. До сих пор он не мог объяснить себе причины, которая заставляла братьев хранить тайну и не выдавать правосудию виновного. Он находил удивительным, что они не пользуются случаем исполнить волю отца, так как они повиновались завещанию казненного. Они, кредиторы эшафота, найдя виновного, должны были принудить его сознаться в преступлении, но не мстить ему. Но Панафье, от имени своей названной матери, и Эжени Герваль — от своего собственного имени — могли предать негодяя правосудию.
Теперь же он понимал, что братья не согласились на это, потому что, заглаживая одно несчастье, они должны были сами вызвать другое. Они бы спасали имя отца, предавая позору имя сестры.
Понятно, что произнесенное Нисеттой имя-Андре Берри произвело на Панафье такое сильное впечатление, что несмотря на всю свою сдержанность он не смог скрыть его.
— Ты знаешь Андре Берри? — спросила Нисетта.
— Ты задаешь мне бессмысленные вопросы, — поспешно ответил он. — Если бы я знал его, то мне не нужно было бы встречаться с тобой и узнавать о нем. Просто удивительно, что есть человек с тремя разными именами: аббат Пуляр, Рауль де Ла-Гавертьер и Андре Берри.
— Последнее имя настоящее.
— Каким образом ты спаслась от него?
— Я тебя не понимаю.
— Этот человек убивает всех женщин, которых знает. А как же ты?..
Нисетта побледнела и как бы против воли сказала:
— Ты это знаешь?
— Да, знаю, и поэтому ты должна говорить откровенно.
— Я откровенна и говорю все, что знаю.
— Почему он тебя пощадил?
— Я могла бы сказать тебе, что он сделал это потому, что любил меня. Но скорее всего потому, что я была бедна. Он становится любовником богатых женщин и ночью убивает их.
— Ты и это знала?
— В тот день, когда я все узнала о нем, я его любила. Если бы я заговорила — он бы убил меня. Я избежала этого, обещая все, что он хочет.
Вспомнив, что Нисетта толкнула Луизу в объятия Аббата, он сказал:
— В таком случае ты была его сообщницей.
— Нет, только один раз я была его поверенной.
— Один раз?
— Да, однажды ночью, когда, по его словам, он устроил выгодное дело.
— Убийство на улице Фридлань?
— Но ты все знаешь! — вскричала озадаченная и немного успокоенная Нисетта.