Кредиторы гильотины

Бувье Алексис

– Когда вы вернетесь, вас станут расспрашивать…

– Я скажу, что это была ошибка, и доктор подтвердит это.

– Благодарю вас.

– Я желаю только одного, – продолжала Эжени Герваль, – никогда не видеть этого человека и знать, что он никогда не найдет меня.

– Это будет выполнено. Что касается украденного у вас, то все вам будет возвращено. А преступника мы просим уступить нам.

– Это дело решенное, – сказал Панафье.

– Вы позволите нам уйти?

– Да-да, идите.

Братья поклонились, затем, поручив еще раз Панафье хорошенько наблюдать за Андре, сели в экипаж, и оставшись вдвоем, предались своему отчаянию.

Панафье, отдав приказания своим помощникам, тоже сел в экипаж к Эжени Герваль и Жоберу и объяснил им ужасное положение братьев, заставлявшее их поступать так странно. Затем он предложил позавтракать вместе, чтобы немного рассеяться, и его предложение было принято.

Панафье велел кучеру ехать к «Четырем сержантам Ла-Рошели» недалеко от площади Бастилии.

Завтрак прошел очень весело. За столом о прошедшем не вспоминали – Панафье и его спутники спешили все это забыть.

Эжени Герваль была девушкой впечатлительной, но впечатления долго над ней не довлели. Убежденная, что ей нечего больше бояться убийцы, уверенная, что ее дело не будет заслушано в суде, а ее положение останется прежним, так как братья Лебрен дали слово возвратить все, она спешила забыть о событиях в маленьком домике в Монтреле.

Что же касается Жобера, то в должности доктора ему приходилось присутствовать при разных событиях. Ничто не могло произвести на него сильного впечатления.

Панафье выпил больше, чем следовало, довольный достигнутой целью, так как был убежден, что негодяй понесет наказание. И, кроме того, небольшое состояние, украденное у его матери, должно было возвратиться к нему. А когда он выпивал лишнее, то язык его развязывался – и он рассказал все о братьях Лебрен, об их отце, как и о своих поисках, и даже о Луизе, которую обожал больше, чем когда-либо. Он рассказал, как она бросила его и как она же навела его на верный след, и затем начал описывать свою любовь в таких выражениях, что Жобер, пожимая руку Эжени Герваль, обменивался с ней странными взглядами.

– Я очень люблю ее, – наивно повторял Панафье.

– Да, это видно, – отвечал Жобер, наливая ему полный стакан шампанского.

Панафье выпил стакан залпом и вытер слезы, появившиеся у него на глазах.

– Как хороша любовь, – сказал Жобер, указывая на Панафье и смело обнимая соседку.

Эжени Герваль громко рассмеялась.

– Какой странный доктор… – заметила она.

– Да, не правда ли? – поддержал ее Жобер. – Я излечиваю все…

Возвратимся же к несчастным героям нашей истории.

Винсент приказал ехать в кафе на бульваре Тампль, расположенное недалеко от улицы Шарло.

Под влиянием испытанных ими тяжелых волнений братья в течение всей дороги не обменялись ни единым словом. Когда кучер остановил экипаж, Шарль, выглянув в окно, сказал:

– Но кучер остановился не перед нашим домом…

– Это я велел ему везти нас в кафе, ближайшее к улице Шарло, – ответил Винсент.

– Для чего?

– Нам с тобой нужно серьезно поговорить.

– Тогда идем.

Они вышли, заплатили кучеру, и, войдя в кафе, сели за самый отдаленный столик. Лакей принес то, что они заказали. Тогда Винсент сказал брату:

– Послушай, Шарль, положение ужасно для всех нас, но особенно – для Маргариты. Если несчастная узнает то, что знаем мы, это убьет ее. Самое меньшее, что можно ожидать, это – безумие.

– Я тоже боюсь этого, – сказал Шарль. – Но правосудие должно свершиться.

– Я ставлю честь нашего отца выше презренной жизни убийцы.

– Да, отец, прежде всего, а остальное – будь что будет.

– Ты прав – и не прав, Шарль. Отец, прежде всего, но в остальном я не согласен. Мы должны подумать о Маргарите, о нашем дорогом маленьком Корнеле. Это наша семья. И знай: если сестра узнает то, что знаем мы, то будет настолько же ненавидеть своего сына, насколько сейчас его любит.

Шарль отрицательно покачал головой.

– Да, я убежден в этом, – настаивал Винсент. – Я видел Маргариту в ту минуту, когда ужасное подозрение мелькнуло у нас обоих. Я видел ее и повторяю, это будет для нее смертью, и, без всякого сомнения, она бросит Корнеля.

– Что же в таком случае делать? Надеюсь, ты не хочешь заставить сестру жить с убийцей нашего отца. Ты не захочешь постоянно видеть этого человека.

Несколько минут братья молчали, погруженные в свои мысли. Винсент позвал лакея и послал его домой со своей карточкой, на которой написал несколько слов.

Менее чем через час в кафе входила служанка молодых людей.

Шарль с удивлением взглянул на брата.

– Франсуаза, – сказал Винсент, – мадам Берри еще у нас?

– Нет, мсье, она уехала почти следом за вами. Она была страшно огорчена и очень сильно беспокоилась за ребенка. Кроме того, она думала, что, может быть, вернулся господин Андре.

– И она уехала домой?

– Да, господин Винсент. Бедная! Она так плакала и рыдала, что сердце разрывалось. Она сказала мне, что с господином Берри, наверное, что-то случилось, и вы поехали узнать о нем. Уезжая, она просила, чтобы вы, если узнаете что-нибудь, пусть даже плохое, непременно ее известили.

Глаза Винсента сверкнули молнией, затем он нахмурился и мрачным голосом сказал:

– Вы правы, Франсуаза, действительно произошло несчастье.

– Что вы говорите, мсье?!

– Большое несчастье, и поэтому я пригласил вас сюда, не решаясь вернуться домой, так как боялся добавить ей горя.

– Ах, Боже мой, вы меня пугаете. Что случилось?

– Франсуаза, вы сейчас наймете фиакр и поедете к сестре. Вы знали Маргариту ребенком. Постарайтесь ее успокоить. Все несчастья сваливаются на нас одновременно. Андре не вернулся домой не потому, что у него была связь на стороне. Он был достоин моей дорогой Маргариты.