Кредиторы гильотины

Бувье Алексис

Шарль с изумлением слушал брата, не понимая его странных слов. Старая служанка же с испугом спросила:

– Что же такое случилось?

– Франсуаза, Андре убит вчера утром на дуэли. Скажите Маргарите, что ее муж умер за нее, за нас, за своего сына.

– Ах, Боже мой, значит, на земле нет справедливости. Такой хороший человек, такой примерный отец… Бедная Марго! Она не переживет этого, – Говоря эти слова, старушка плакала горькими слезами.

– Ну, Франсуаза, вы же знаете, что мы привыкли к несчастьям. Вы наш старый друг, вы должны не терять мужества и помочь нашей маленькой Марго перенести тяжелое несчастье, поразившее ее, вы должны ее успокоить.

Старая служанка вытерла глаза руками и, стараясь сдержать рыдания, сказала:

– Господин Винсент, я постараюсь быть мужественной ради нашей Марго, я постараюсь ее успокоить, мне не хочется, чтобы она умерла.

– Поезжайте же скорее, Франсуаза, и скажите, что мы сами скоро будем у нее.

– Но как будет ужасно, когда Маргарита увидит тело!

– Я хочу этого избежать. Тело сразу перенесут к нам. Впрочем, Шарль через два часа будет у сестры. Поезжайте скорее.

Оставшись наедине с братом, Шарль сказал ему:

– Я никак не пойму, зачем ты выдумал эту страшную историю?

– Затем, чтобы снасти нашу честь, спасти нашу сестру. Не все ли тебе равно. Делай, по-моему.

– Но она будет считать себя вдовой.

– Да, завтра она будет вдовой – вдовой живого мужа.

После этого Винсент расплатился и увел Шарля на бульвар.

– Я придумал, что можно сделать, – сказал он. – Наша сестра будет жить счастливо и будет с любовью вспоминать о муже. Честь нашего отца будет восстановлена, и жертвы будут отомщены.

Винсент Лебрен, повинуясь воле своего отца, не хотел выдавать Андре правосудию, но и не желал судить его сам. В то же время он хотел удовлетворить Эжени Герваль и Панафье. Вдруг на него нашло вдохновение.

– Ты не знаешь, где мы смогли бы найти доктора Жобера? – спросил он брата.

– Я видел, как их экипаж остановился на углу бульвара Бомарше перед «Четырьмя сержантами Ла-Рошели». Без сомнения, они там завтракают.

– В таком случае поедем туда.

– Разве ты голоден?

– Нет, но я хочу видеть доктора. Впрочем, нам не нужно идти обоим.

– Что ты хочешь делать?

– У меня нет времени объяснять тебе это, но делай то, что я тебе говорю. Когда я вернусь, ты все узнаешь, а теперь поезжай домой и расскажи ту историю, которую я рассказал Франсуазе, то есть, что Андре убит и что сегодня вечером его тело принесут к нам.

– Что ты говоришь?! Разве ты забыл волю нашего отца – не проливать крови?

– Шарль, выслушай меня. Ты же знаешь, что я ничего не сделаю против воли нашего отца. Повинуйся мне слепо. Иди скорее. Вечером мы увидимся, и тогда ты все узнаешь.

Удивленный и взволнованный Шарль видел, как брат сел в экипаж и поехал в гостиницу. «Что он хочет делать? – недоумевал Шарль. – Я боюсь, что он не в своем уме и совершит какой-нибудь безумный поступок, впрочем, ему нужен Жобер, а тот не согласится принять участие ни в каком недостойном деле. Может, он хочет попросить какого-нибудь наркотика, чтобы привезти Андре и выдать за мертвого, но с какой целью? Мне следовало бы сопровождать его». Тем не менее, придя домой, он рассказал привратнику историю про дуэль и прибавил, что из-за нежелания пугать сестру он приказал принести тело зятя к себе.

Затем молодой человек поднялся к себе, стараясь понять, что задумал его брат, а Винсент в это самое время входил в «Четыре сержанта Ла-Рошели» и приказывал лакею передать свою карточку Панафье.

Глава 36. Воспоминания об июльском восстании 1848 года

Наши читатели имеют уже достаточное представление об Эжени Герваль.

Она была доброй девушкой и очень хорошенькой. Она пошла работать в театр, чтобы зарабатывать себе на жизнь, но главным ее достоинством была ее внешность.

Выздоровевшая, счастливая и спокойная, она чувствовала, что оживает на этом импровизированном завтраке, последовавшем за ужасной сценой в Монтреле.

Выпитое ею вино возбуждало желания, и это ясно читалось в ее глазах.

Что же касается Жобера, то он был очень доволен своей больной и хотел услышать историю ее молодости.

Надо сказать, что симпатия и, в особенности, выпитое вино вызывали в обращении приятную фамильярность. Эжени обращалась к Жоберу на «ты», он отвечал ей тем же.

– Вот где прошла моя молодость, – сказала Эжени, указывая на площадь Бастилии.

– На колонне? – сказал со смехом Жобер, думая, что она повторяет старый каламбур.

– Что за глупости? Я говорю об этом квартале. В июле 1848 года я здесь жила.

– Расскажите-ка нам про это, – попросил Панафье, облокачиваясь о стол.

– Да, расскажи-ка нам, – поддержал его Жобер.

Молодая женщина встала и подошла к окну, указывая на угол площади и говоря:

– Нет, то, что я хочу рассказать, очень серьезно. Я стала тем, что я есть сейчас, потому, что моего отца расстреляли здесь в июле.

Мужчины нахмурили брови. Печально начатый день угрожал, и закончиться печально.

– Если бы отец мой был жив, он продолжал бы следить за мной. Будучи сам честным человеком, он бы и из меня сделал честную женщину.

– Когда они убивают людей, то не думают, что те оставляют семьи, – сказал Панафье.

Что касается Жобера, то он наблюдал новые признаки возвращения памяти больной.

– Молодые родители жили на улице Жан-Бозюр на углу бульвара, – начала Эжени. – Один раз я встала в шесть часов утра и увидела мать плачущей – уже два дня как отец не возвращался домой. Тогда я тихонько вышла из дома, поспешно сбежала по лестнице, и так как дверь была отперта, то я вышла. Вся улица была в обломках. Баррикада напротив двери была разрушена.