Кремлевские звезды
Шрифт:
По залу идёт неодобрительный шепоток.
— Я бы хотел задвинуть и от себя лично, но сегодня я предъявляю от Тумана, — надменно начинает Джангир.
Грузный и оплывший, он поднимается и тычет в меня пальцем. Ну никакого воспитания. Отброс общества. Зачем мне эта доброта и гуманизм, честное слово? Нужно было сжечь их там всех в той бане, чтобы не видеть больше этой рожи поганой.
— Этот фраер Бро… — произносит он и замолкает, будто вспоминая заученный, но забытый стих. — Да чё тут тереть, валить его надо. Каху с Рыжим ментам сдал, моего Джагу
Интересно, скажет, что я его самого отметелил?
— Корнея вальнул.
— Корней не законный, — бросает кто-то слева.
— Потом чё ещё… а, ну с Котом и Парашютистом тоже шняга в натуре. Их в расход, а ему медальку. С ментами вась-вась, всех сдаёт. В натуре он с ними корешится. Люди видали его с разными мусорами. Загрёба с пацанами тоже он завалил. Ну и вот, главное, что предъявляет Туман, Киргиза завалил, законника по жизни.
— Стремящегося, — опять доносится слева.
— И Айгуль подвёл под маслину.
— Всё, Джангир? — уточняет Геля.
Тот садится на свой стул и зло добавляет:
— Цвет его покрывает, сам ссучился уже, перед мусорами очком крутит.
— Ты, алё, на Цвета пасть не разевай! — обрубает Карп.
— Бро шустрит со спекулями и в общак не отстёгивает, — добавляет к обвинениям сосед Гели справа.
— Вот так Бро, обвинения тяжёлые, — обращается ко мне председатель собрания, — Будешь чё трындеть? Или сразу перейдём к прениям?
— Я могу объяснить каждый косяк, так-то — пожимаю я плечами. — Только есть ли смысл? Да это и не косяки вообще.
Надо продержаться буквально ещё несколько минут. Если до назначенного времени я не подам знак и не появлюсь, не выйду в туалет и не маякну в окошко, Скачков будет штурмовать. Часы парни сверили сегодня утром и оставили для меня бесшумного Макарыча, прилепив снизу к крышке стола прямо по середине. Оставлять оружие в туалете уже не вариант, разумеется.
Только вот со стороны фойе не доносится ни одного звука, а я ведь прислушиваюсь. Не могут они так тихо работать. Блин, или на подходе взяли, или в западню какую-то угодили. До штурма остаётся всего ничего. Если он будет, конечно, штурм этот…
— Вот этот бес одноногий, — говорю я, — он конкретно беспредельщик и поэтому огрёб от меня по самое не балуйся. Про это только забыл честной компании сообщение сделать. Забыл сказать, что он мудила. Ну, да хер с ним, вы и так это знаете. Выблядок его моего батю порезал и чё, я должен был с ним разговоры разговаривать, рамсить или чё? Извиниться, может ещё? Я его у*бал и всё, и его менты приняли. А с Цветом я вообще-то дела делаю, а не понты кидаю, да? Рыжий с Кахой бабу мою к себе в деревню увезли. Киргиз тоже мудила собаку мою украл, а потом, начал гнать конкретно, мясника подослал. Я его, главное, от смерти спас, не дал на кол посадить, а он в натуре тварь неблагодарная, меня вальнуть хотел. Я его опередил. А Кота и Парашютиста менты грохнули. Я тут при каких делах? В общем, граждане зэки, предъявы эти фуфло. И вот этот парень явно…
— Видишь, Цвет, — прерывает
— Да вы чё, рамсы попутали?! — возмущённо встревает в разговор Карп. — Бро свой пацан, в натуре. Мы с ним нормально работаем, вообще никакой херни не…
— А тебе с какого хера доляк его пойдёт? — грозно поднимается из-за стола Цвет, глядя на председателя собрания. — Ты попутал, деда, в натуре?
— Цвет, ты его привёл, — продолжает гнуть своё Геля, — ты его и порешишь. Сам, своими руками! Это воля Тумана. А наши дела мы потом обсудим. Но учти, если ты его не завалишь, по тебе тоже решать будем. Конкретно и сразу, пока вся братва здесь. Цвет, ты вкуриваешь или нет? Тебе Туман, как отец, в натуре, а ты чё творишь? Короче, братва, этого фраера на ножи! Есть возражения?
— Да на какие ножи! — гнёт своё Карп. — Ты чего, Геля, ухи поел?
— Хорош голосить! — громко восклицает Цвет, перекрикивая всех и наступает тишина. — Чё, как бакланы разорались? Какое общее решение?
— На пику его! — уверенным голосом командует Деда Геля. — Давайте, воры, поднимайте, у кого что есть!
Все, кроме Карпа и Цвета поднимают руки. Прям демократический централизм, понимаешь…
— Не сходняк, а партсобрание, — качаю я головой и подаюсь вперёд, наваливаясь на стол и шаря снизу по внутренней стороне крышки.
Где он? Все смотрят на меня, и пройдёт совсем мало времени, прежде, чем они поймут, что я что-то ищу. Поймут и накинутся.
— Это ищешь? — спрашивает Цвет, и, резко повернув голову, я вижу в его руке мой БП на базе «Макарова» с прикрученным глушаком.
Быстро учится, собака…
Повисает тишина. Очень долгая и просто звенящая тишина. Рука Цвета направляется в мою сторону. Он делает это медленно, или мне кажется, что медленно, я не знаю. Время останавливается. Жизнь останавливается, и только невидимые ходики, отмеряющие мой век, оглушительно громко стучат в голове. Тик-так! Тик-так! Будто не колёсики механизма крутятся, а мины рвутся.
Твою дивизию! Твою же блатную дивизию!
Я смотрю на настенные часы. До прибытия Скачкова остаётся меньше минуты. Больше, чем достаточно, чтобы нажать на спуск и выплюнуть сгусток огня, который вопьётся мне в плоть, разорвёт, разворотит её и заставит меня затихнуть.
Мама дожарит котлеты, порежет солёные огурчики и сделает пюре со сливочным маслом. А потом позовёт Наташку. И Гену, возможно тоже. И папу. Они вчетвером сядут за стол и будут смотреть на часы, дожидаясь меня. Тик-так! Тик-так!
Я перевожу взгляд с циферблата на Цвета. Сейчас, в этот момент я не различаю его лица, я различаю только чёрное зияющее отверстие пистолетного ствола, приглашающее меня в вечность.
И тогда я поднимаю голову и говорю твёрдым голосом:
'И сказал Господь Каину: где Авель, брат твой?