Кремлевский кардинал
Шрифт:
– Ну как, Джек? – спросил адмирал Грир.
– Меня не покидает тревога, – признался Райан. – Мы оказались свидетелями испытания, проведенного русскими, по чистой случайности. Они все рассчитали блестяще. Все наши разведывательные спутники находились за пределами оптического горизонта. Они полагали, что мы не узнаем о проведенном испытании – ничего удивительного, поскольку русские нарушили договор о запрещении ПРО. Впрочем, это всего лишь техническое нарушение, – пожал плечами Джек. – Все зависит от того, как истолковывать текст договора. Существуют два метода толкования его – «строгое» и «свободное». Если бы мы совершили нечто подобное, сенат сошел бы с ума.
– Им не понравился бы и тест, свидетелем которого ты был, – заметил адмирал. Очень мало людей знали о том, насколько далеко продвинулась
– Может быть. Но ведь мы испытываем систему наведения, а не настоящее оружие.
– А русские испытывали свою систему, чтобы убедиться в том, представляет ли она собой космическое оружие, – усмехнулся Грир и покачал головой. – Это походит на метафизические рассуждения. Сколько лазеров может уместиться на острие булавки?
– Не сомневаюсь, что Эрни Аллен мог бы ответить на этот вопрос. – По лицу Джека пробежала улыбка. Он во многом был не согласен с Алленом, но этот человек не мог не вызывать уважение. – Надеюсь, что наш друг в Москве сумеет снабдить нас необходимой информацией.
12. Успех и неудача
При организации слежки за всяким подозреваемым необходимо установить, как он – или она – проводит свой обычный день, и лишь после этого станет ясно, что требуется предпринять. Чем более одинок человек или его деятельность, тем труднее следить за ним, причем так, чтобы он не заметил слежки. Так, например, сотрудники КГБ, выделенные для наблюдения за полковником Бондаренко, уже успели невзлюбить его всей душой. По их мнению, его ежедневные пробежки представляли собой идеальную маскировку для шпиона. Он бежал совершенно один по московским улицам, которые в столь ранний час были почти пустыми – настолько пустыми, что все, кто находился в это время на улице, были несомненно знакомы ему в лицо, и он сразу заметил бы любые отклонения от обычной картины. Пока он бежал вокруг кварталов жилых районов Москвы, три сотрудника «Двойки», которым было предписано не спускать с него глаз, теряли визуальный контакт с ним не меньше пяти раз. Укрыться можно было лишь за редкими, лишенными листвы деревьями, так как башни многоэтажных жилых домов походили здесь на надгробные памятники, одиноко стоящие посреди открытого пространства. В любой из этих пяти моментов Бондаренко мог остановиться и забрать что-то из скрытого «почтового ящика» или оставить собственное донесение. Все это было тем более неприятно потому, что репутация этого полковника Советской Армии была безупречной и чистой, как только что выпавший снег; впрочем, именно такое прикрытие и стремится создать себе агент вражеской разведки, ведя деятельность, направленную на подрыв оборонной мощи государства.
Его снова заметили, когда он огибал угол здания, направляясь домой. Ноги полковника Бондаренко двигались энергично, в холодном воздухе виднелись крохотные облачка пара, вырывающегося изо рта. Старший группы пришел к выводу, что понадобится не менее полудюжины «топтунов» только для того. чтобы
следить за полковником во время его утренней пробежки. К тому же придется прибывать на место по крайней мере за час до того, как субъект выйдет из подъезда, и страдать от пронизывающего холода московского рассвета. Сотрудники «Двойки» придерживались мнения, что их службу крайне недооценивают.
За несколько километров другая группа «топтунов» была очень довольна своим субъектом. В этом случае удалось заполучить квартиру на восьмом этаже здания на противоположной стороне улицы – дипломат, живущий в этой квартире, находился за границей. Пара телеобъективов была направлена на окна квартиры полковника Филитова, а он принадлежал к числу тех, кто никогда не опускает шторы и вообще далек от мысли хотя бы как-то их поправить. Они следили за тем, как он занимается своими утренними делами подобно человеку слишком много выпившему накануне. Это обстоятельство было хорошо знакомо сотрудникам «Двойки», наблюдавшим за полковником из удобной и теплой квартиры напротив.
Михаил Семенович занимал достаточно высокий пост в Министерстве обороны, чтобы иметь право на служебную машину с водителем. Оказалось несложно заменить сержанта, обычно обслуживающего его, и усадить на место водителя румяного парня, только что закончившего школу контрразведки КГБ. Подслушивающее устройство, подключенное к телефону Филитова, записало его просьбу прислать автомобиль раньше обычного.
Эд Фоули тоже вышел из своей квартиры раньше обычного. На этот раз его отвозила жена, а дети разместились на заднем сиденье. В досье КГБ с немалым удивлением отмечалось, что обычно машина находится в распоряжении жены, которая ездила с детьми и вообще встречалась с женами других западных дипломатов. В советской семье автомобиль всегда принадлежал мужу, распоряжавшемуся им по собственному усмотрению. По крайней мере на этот раз, отметили сотрудники КГБ, она не заставила мужа ехать на метро – весьма благородно с ее стороны. Милиционер на посту у въезда в дипломатический квартал – все знали, что он служит в КГБ, – заметил время выезда автомобиля и кто в нем сидел. Вообще-то сегодня эта машина выехала необычно рано, и охранник оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, успел ли приехать сотрудник, которому нередко поручалось следить за семьей Фоули. На этот раз «хвост» отсутствовал. Постоянное наблюдение требовалось за более «важными» американцами.
У Эда Фоули была русская меховая шапка, а его пальто было достаточно старым и поношенным, так что не выглядело слишком уж заграничным. Несколько выделялся шерстяной шарф, обмотанный вокруг шеи, который закрывал горло и галстук в косую полоску. Русские охранники, знавшие его в лицо, обратили внимание на то, что для Фоули, как и для большинства иностранцев, русская погода была сурова – всех их она стригла под одну гребенку. Если вы хотели пережить русскую зиму, вам очень скоро приходилось одеваться и вести себя подобно русским – даже в походке, когда наклоняешься вперед, словно все время смотришь под ноги.
Сначала высадили у школы детей. Мэри-Пэт Фоули умело управляла машиной, каждые три-четыре секунды поглядывая в зеркало заднего обзора. Вообще-то ездить было нетрудно, особенно по сравнению с американскими городами. Хотя русские водители временами вели себя совершенно непредсказуемо, машин на улицах было не так уж много, и Мэри-Пэт, научившаяся водить машину в Нью-Йорке, здесь могла справиться почти с любой ситуацией. Как часто бывает с водителями, привыкшими ежедневно ездить по городу. ее маршрут состоял из множества поворотов, когда она проезжала по переулку и узким улочкам, чтобы избежать места скопления автомобилей и ежедневно сберегать несколько минут за счет лишних литра-другого бензина.
Повернув за угол, она мгновенно затормозила у обочины, и ее муж вышел из машины. Когда он хлопнул дверцей, машина уже тронулась с места, хотя и не слишком быстро, по направлению к соседнему въезду в квартал. На этот раз сердце у Эда Фоули билось очень часто. Такую операцию в прошлом он проделывал лишь однажды, и она отнюдь не нравилась ему. Войдя в подъезд, он направился не к лифту, а стремительно побежал по лестнице на восьмой этаж, поглядывая на часы.
Эд не мог понять, каким образом его жена проделывала все это. Его мужское самолюбие явно ущемляло, что она управляла машиной намного лучше и точнее его и останавливала автомобиль в нужном месте с точностью плюс-минус пять секунд. На подъем у него было ровно две минуты, и Фоули успел взбежать на восьмой этаж на несколько секунд раньше. Он окинул взглядом коридор. Они такие удобные, эти коридоры, особенно длинные и прямые в высотных жилых домах. Здесь негде спрятаться людям с фотоаппаратами, чтобы заснять момент передачи, да и расположение всегда одно и то же: в середине лифты, а по обеим сторонам – пожарные лестницы. Эд быстро пошел по коридору, мимо лифтов, направляясь к дальнему концу. Сейчас он мог легко проверять время по ударам своего сердца. В двадцати ярдах перед ним открылась дверь, и в коридор вышел мужчина в армейской форме. Он повернулся, запер дверь квартиры, взял портфель и пошел навстречу Фиули. Находись в коридоре посторонний, он удивился бы. что ни один из мужчин не отклонился в сторону, уступая дорогу другому.
Через мгновение все закончилось. Рука Фоули скользнула по руке «Кардинала», приняла кассету, а в руке полковника оказался крошечный клочок бумаги. Эду показалось, что в глазах агента мелькнуло раздражение, но не более, даже не последовало обычного: «Извините, товарищ». Офицер, не останавливаясь, пошел к лифту, а Фоули продолжал идти к лестнице и, не торопясь, спустился вниз.
Полковник Филитов вышел из подъезда точно в тот момент, как этого ожидали наблюдавшие за ним. Сержант, стоявший у открытой дверцы машины, заметил, что полковник что-то жует – по-видимому, у него что-то застряло между зубами.