Кремлевский Сурок
Шрифт:
Дед достал из кармана папироску. Помусолил ее в руках, смял мундштук и засунул в рот. Но прикуривать не стал.
— Авдотья-то — она вроде ничего — крепкая баба была, — продолжил дед Митяй. — Мы к ней иногда за сальцем обращались. Ей свояченица из города присылала. Вот Федотовна и пошла к ней. А куды еще идти?
— Тута ходить точно больше некуда, — поддержала его еще одна тихо сидевшая в углу старушка. — Зимой вообще — хушь помирай! Как стемнеет, хушь глаза выколи. Только волки воют.
— А как же вы бабку Авдотью без гроба-то похоронили?
—
— А где же ваша местная власть была?
— Власть-то она власть, да только неча с нее стрясть, — грустно сбалагурил дед Митяй. — До нашей власти не достучисся!
— А депутат ваш? Грушанков? Я вот тут видел газетки про него.
— Газетки? Газетки — вещь полезная. Печку имя растапливать хорошо. А чо там пишут — это тьфу! Вранье одно! — Дед Митяй плюнул себе под ноги и растер старым валенком. — Отродясь мы никаких депутатов тута не видали. Вон бабки не дадут соврать!
Все дружно закивали головами. Я оглядел стариков и, вздохнув, проговорил:
— Знаете, не буду я вам ни про какую красивую жизнь говорить. Тем более что я тоже в нее не верю. Потому что неладно что-то в нашем государстве. Всю жизнь с ребятишками в школе проработал. Учил их Родину любить. А теперь и не знаю, кого они любить-то должны. Вот этих? — Я кивнул на пачку газет. — Или вот этих? — И посмотрел на примолкших стариков. — Давайте лучше артистов послушаем. Пусть для вас хоть небольшой праздник сегодня будет. Бог с ними — с выборами. Не это в жизни главное. Правда?
Дед Митяй встал со своего места и, повернувшись лицом к старухам, вдруг твердо проговорил.
— Запомните, бабки, за кого бюллютни в урну кидать будете. Учителя — они плохому никогда не научут. А тебе, мил человек, за уважение спасибо. И что глупые рассказы наши послушал — низкий поклон тебе. — Он поклонился в пояс и сел на место.
Концерт прошел на редкость успешно. Под конец старики начали в такт прихлопывать в ладоши и подпевать. А Федотовна даже пыталась плясать. Но рассказ о бабке Авдотье не давал мне покоя всю обратную дорогу. И даже ночью мне продолжало сниться старое ржавое корыто, из которого торчали худые старческие ноги…
Встав среди ночи, я согрел чайник, выпил чашку чая и, достав заветный блокнот, записал:
«Бедная моя Россия! Великая держава, победившая лютых недругов и не умеющая защитить своих стариков. Имеющая несметные богатства и не могущая досыта накормить детей. Претендующая на роль мирового арбитра и не способная обеспечить нормальную жизнь в маленькой заброшенной деревеньке на Южном Урале. Поистине контрастам нет предела…»
Сегодня предстояло ехать в село Муслюмово. Туда, где течет смертоносная речка Теча. Туда, где даже едва появившиеся
12
Жирновский вылез из машины и, минуя дом, прямиком направился в садовую беседку. Там уже сидели, важно потягивая из бокалов дорогой коньяк, Митроханов и Чернуха. При виде Жирновского Чернуха вскочил с места и как-то неестественно засуетился, пытаясь разгрести на столе остатки закуски. Митроханов, напротив, продолжал важно восседать, лишь слегка приподняв свою жирную задницу от кресла и задрав вверх руку с бокалом.
— Ну, что, шеф? Наш список утвердили?
— Еще бы! — рубанул с ходу Жирновский, плеснул себе в бокал коньяка и тяжело плюхнулся в свободное кресло. — Куда эта сука денется? Они без нас — во! — Он показал кончик мизинца и шумно глотнул коньяка.
— Вся эта «Монолитная Россия» — дерьмо! — компетентно заявил Чернуха. — Мы им туда кое-кого из наших подбросили. Ну, я имею в виду комитетских. Там один Мороз чего стоит! Да и Франц со своей компашкой!
— Франц — это уж точно! — подтвердил Митроханов.
— А как насчет меня? — поинтересовался Чернуха.
— Насчет тебя, не здорово, — вздохнул Жирновский. — Они где-то пронюхали, что ты курс лечения в психушке проходил.
— Кто это сказал?! — взъерепенился Чернуха. — Они сами все психи! А меня туда просто моя бывшая отправила за то, что я ей глаз вышиб. Но я же за дело! Нечего в душу лезть! — Чернуха схватил со стола огрызок яблока и начал его отчаянно надкусывать.
— За дело — не за дело, а факт, как говорится, на лице, — проворчал Жирновский. — Этот Владик теперь нас за это будет на крючке держать. — Жирновский еще раз налил в бокал и, зажмурив глаза, одним залпом выпил.
— Пусть только попробует! — затряс бородой Чернуха. — У нас на него тоже кое-какой компромат имеется.
Он поставил на стол бокал, быстро засеменил куда-то в угол беседки и вернулся оттуда с пухлым портфельчиком.
— Вот тут, — он шлепнул портфель на стол, — вот тут все про него прописано. Этот Владик — никакой и не Владилен на самом деле! — Чернуха хлопнул по портфелю рукой. — Он настоящий Асламбек! Чеченец то есть!
— Ты чего, старый хрен, мелешь!? — вскочил с места Жирновский.
— Я, может, и старый хрен, но контора у нас работает четко! — невозмутимо продолжил Чернуха. — Вот, смотрите!
Он достал из портфеля бумаги и фотографии.
— Родился этот Владик в Чечне. И зовут его Асламбеком. Батю его кличут Андарбеком. И фамилия у них — Дудаевы. Это он по матушке Сырков! — Чернуха ткнул пальцем в фото. — Вот он маленький со своим чеченским дедом. А вот его мамаша в школе с учениками. Учительницей она была. Кстати, мамаша — еврейка. Так что этот Владик-Асламбек, как у нас в конторе говорят, — гремучая смесь!