Крепость Магнитная
Шрифт:
Многие дивились: замысел Рыженко, казавшийся утопией, приобретает черты реальности. Однако нашлись скептики, которые даже теперь не смогли согласиться с этим. Посмотрим, что покажут испытания, говорили они. А один из них, мастер Сазонов, заявил, что вся эта затея с успехом рухнет, потому что сама по себе антинаучна.
— Подождем — увидим! — отзывались другие.
— А я верю в успех! — поднялся инженер Савелин. — Понимаете, верю!
Сообщение о готовности блюминга всколыхнуло всех. Но, видать, по-разному. Ядовитой змеей скользнула чья-то мыслишка о якобы неуверенности в
Директор внимательно слушал выступающих. Наконец, не выдержал и резко оборвал одного из них:
— Довольно! — сказал он. — Вы не увидели в идее Рыженко ничего светлого, положительного, это, скажу вам, делать не трудно. Но что вы сами конкретно можете предложить сегодня для решения этой, так неожиданно вставшей перед нами проблемы?
Выступавший сконфузился, махнул рукой и сел.
В дверях показалась секретарша и сказала, что Григория Ивановича вызывает Москва.
Директор поспешил в переговорную, взял трубку. Говорил нарком черной металлургии Иван Федорович Тевосян.
Его интересовал все тот же вопрос, где намечено ставить мариупольский стан. Нарком пока и сам не знал, когда прибудет этот стан, но ему было небезразлично, на какой площади его собираются монтировать, в соседстве с какими цехами, не вызовет ли это неудобств и т. д.
— Место подыскали, — ответил директор. — Но у нас есть новый вариант.
— Что еще за вариант? — резко оборвал народный комиссар. — Вы, наверное, не представляете всей серьезности порученного вам дела? Какой такой вариант?
— Думаем катать броню на блюминге.
Нарком некоторое время молчит. Затем спрашивает:
— Вы в этом уверены?
Директор начинает объяснять: есть, дескать, заманчивое предложение инженера Рыженко, которое, как мы понимаем, позволит выдать броневой лист гораздо быстрее. Таким образом, танковые заводы могут получить нашу продукцию гораздо раньше. Директор не забыл сказать и о том, что есть противники этого замысла.
— Сейчас у меня идет совещание, на котором решается вопрос, как мы сможем развернуться в этом направлении. У нас все продумано до мелочей, но вот начальник цеха Сарматов, которого вы знаете, противится, козыряет тем, что никто еще не катал броневую сталь на блюминге даже за границей, а нам, дескать, и подавно нельзя этого делать. А по нашим расчетам — можно! Думаем рискнуть…
— Без риска ничего не делается, — произнес нарком. И директору показалось, что он не разделяет самой идеи, а значит, и не поддержит ее. Вон как отозвался холодно, сухо. Проходят секунды молчания, и снова голос наркома: — Значит, говорите, твердо уверены? Что ж, смелость города берет. В эти тревожные дни нельзя не рисковать. Сейчас, когда мы с вами говорим, фашисты все дальше продвигаются на восток. Устремляются к Москве. Красной Армии нужны танки. И от того, как скоро вы дадите броневой лист, может измениться ход войны. Да, да, весь ход войны! Наша с вами задача — в кратчайшее время поставить на пути немцев броневой щит — иной, более важной задачи у нас нет! Что же касается предложения катать броню на блюминге, подумаем. Кроме смелости, нужен еще и рассудок.
Вернувшись
— Не возражает или как?..
Нельзя было не ответить на этот вопрос. В эти трудные дни прокатчики жили единой мыслью — решить проблему брони — и естественно были не прочь выслушать какой-то совет, заручиться словом из наркомата.
Директор поднял косматые брови так, что все увидели его черные, живые глаза:
— Народный комиссар верит — мы с вами советские люди и вполне можем решить любую невиданную до сих пор, боевую задачу. Тем более сейчас, в эти дни, когда Родине угрожает смертельная опасность. — Помолчав, добавил: — В Москве знают — дать броневой лист в короткий срок, кроме нас, никто не сможет. Помните, никто!
Когда совещание закончилось, директор попросил Рыженко остаться. Развернув снова лист ватмана, он спросил, сколько времени потребуется для изготовления приспособления.
— Дней восемь-десять.
— Итак, восемь! — подчеркнул директор. И напомнил, что он, Рыженко, должен действовать далее совместно с главным калибровщиком и начальником блюминга.
Узнав об этом, Сарматов приуныл. Не лежала у него душа к такому сотрудничеству, хотя иного выхода у него не было. Впрочем, он еще подумает.
Утром, вызвав директора к прямому проводу, нарком сообщил, что предложение Рыженко одобрено. А еще сказал: если выпуск броневого листа будет налажен, то металлурги, а вместе с ними и вся страна выиграют два-три месяца, необходимых для строительства нового стана.
— Вам же, Григорий Иванович, и всему рабочему классу Магнитки Родина скажет спасибо!
И опять напомнил, что задуманное дело весьма серьезно и, в случае чего, за него придется отвечать.
Не мог он сказать иначе. Не имел права.
49
Было 28 июля 1941 года. Палило солнце, нестерпимая жара стояла в цехах завода. В этот день сводка Совинформбюро была по-прежнему неутешительной. На всех фронтах шли жестокие бои. Красная Армия отступала. Сообщения эти с утра омрачили душу Григория Ивановича. Задумчивый, печальный вышел он из дома и, сев в машину, поехал не в управление, а прямо на завод, где намечалось опробование блюминга в его новой броневой упряжке.
Когда директор вошел в цех, все члены комиссии уже были в сборе. Неутомимый Рыженко, облачившись в комбинезон, проверял последние приготовления, вслед за ним, с кислой миной на лице ходил Сарматов. Была бы его воля, он с удовольствием отменил бы испытание и занялся планом, который, по его выражению, висит на шее. Но приказ есть приказ, его придется выполнять.
Было решено провести первое опробование не с броневой, а мягкой сталью. Заранее заказали слиток точно такого же размера, как и броневые. Давать сразу под валки крепкую сталь не решились.