Крест на ладони
Шрифт:
Или это было так?
… Елена Ивановна торопливо подошла к дереву у плетня, где была неглубоко закопана жестянка из-под чая, и достала из нее маленький сверток, развернула, на ладони блеснул золотой крестик. От калитки её окликнула испуганная женщина: «Елена Ивановна! Возле школы – машина». – «Тише, я знаю, возьмите, пожалуйста». Одной рукой передала ручку ребенка, другой – цепочку с крестом: «Иди, Ляля, к тете Ане, а то плохой дядя заберет». Женщины поспешно разошлись: одна вошла в клуб, вторая – в дом…
– Ну и что, что их арестовали в школе?!
– А его мать – дома.
Евгений, слегка опешивший от внезапного проявления «женской логики», засуетился:
– У меня нет! То есть, её нет в описи изъятых при обыске документов. Можете сами посмотреть, – он быстро достал из машины свою папку.
«Нет метрики, значит, сожгла? Или она её ребенку в карман сунула? Или отдала в руки этой многодетной матери?»
– Спасибо, я помню, что её не нашли. Дайте лучше список детей с семьями. Или просто скажите, как звали мать десяти детей? Анна?
– Нет, она – Антонина Захаровна. А что?
– Так, ничего, мысль мелькнула… А у этого Павла Рудых, «родни не помнящего», дети есть? Где они?
– Не знаю, здесь не написано. Но адрес указан, можно к нему заехать, спросить.
Идея оказалась плодотворной. Во дворе Павла Рудых они встретили его дочь, Олю, которая складывала наколотые дрова из кучи в поленницу. Оля оказалась вполне сообразительной и даже чересчур разговорчивой. Тут же сообщила, что она из троих детей младшая, а старшие совсем обнаглели, как уехали в город, так глаз не кажут. А ей приходится и свой дом вести, и отцу помогать по хозяйству. Оля читала «Теле-семь» и за вознаграждение обещала перерыть хоть весь дом, но найти фамилии и адреса всех своих теток.
– А как я вам передам?
– Вот, позвоните по телефону, договоримся.
Марина заметила мелькнувшее у девушки разочарование.
– Если за три часа успеете, то сегодня.
– А деньги сразу? Так вы заедьте еще! А я прямо сейчас начну искать! Ну, папаша! Не голова, а пим дырявый! – ворчала Оля, направляясь к дому.
– Если мы у бабушки три часа прообедаем, то на мамин ужин места не хватит, – заметил Евгений, открывая дверцу Марине.
– Пожалуйста, заедем еще к дому Сушковых, – попросила Марина.
Она еще раз медленно прошла от углового дома Домниковых до огорода Сушковых. Лес начинался прямо здесь, за огородами: сосновый бор с редкими березами и кустами. «Странно, Сибирь – а ни одной елки нет. Понятно, что нет дубов и каштанов, но елки где же?» Сейчас лес был пронизан солнцем, пестрел цветами, звенел птичьими голосами. Но Марина вглядывалась в него, представляя серое небо, потемневшие от дождя стволы сосен, голые кусты и пожухлую траву. Каким страшным он был для заблудившегося ребенка! Она заметила совсем узенькие тропинки, ведущие в лес от каждой из трех калиток. «Здесь целых четыре развилки: от каждой калитки и от угла. Ребенок мог ошибиться, свернуть не туда, особенно в ненастный день».
– Женя, а куда ведут эти дорожки?
– Та, что от угла – к мосту через речку, видите, там крыши просвечивают – это молочный комбинат, а раньше был
«Кто встретил её в лесу? Уж, наверное, не волк! Ведь как искали, а не нашли даже клочка её одежды. И крест, этот единственный в своем роде крест, никогда бы не попал к людям, если бы девочка пропала. Правильно, что мы расширили круг, не только ближние соседи, это мог быть любой житель деревни. Теоретически – любой. А на деле, конечно, не каждый бы рискнул ради чужого ребенка пойти против власти. Часто пишут, что все были доносчики, все жили в страхе. Так, да не совсем. Просто люди жили. И были – всякие, и были – люди».
Размышления Марины были прерваны появлением со стороны леса женщины. Словно подтверждая слова Жени, она несла маленький бидончик с земляникой и букет полевых цветов. Она подошла по средней тропинке к калитке и кинула на незнакомых людей вопросительный взгляд:
– Здравствуйте! Вы кого-то ищете?
На вид ей было лет сорок, одета скромно, да и усадьба за некрашеным штакетником не блистала роскошью. Марина шагнула вперед:
– Добрый день! Мы ищем кого-нибудь, кто помнит Домниковых или Сушковых, они здесь рядом жили.
– Домникову бабу Машу я хорошо помню, только она давно уехала. А Сушковы? Какие Сушковы? Не те, про которых в газете писали? Ой, вы, наверное, про них информацию собираете?– Женщина заметно оживилась, глаза её заблестели. – Вы зайдите к нам, поговорите с мамой, она точно помнит всех соседей. Только она болеет, лежит, – глаза её погрустнели. – Рак печени, уже оперировали, посмотрели – и зашили. Теперь на обезболивающих живет. А лекарства такие дорогие… А правда, что… – она смешалась, и Евгений поспешил ей помочь.
– Да, наша фирма платит вознаграждение за ценные сведения.
– Сразу или потом?
Женя молча вынул конверт и продемонстрировал его содержимое.
– Ну, так пойдемте, что же мы стоим! – она торопливо шагнула в калитку и повела гостей по тропинке через длинный огород, сначала – мимо ровных рядов картошки, потом между грядок. На ходу она вполоборота оглядывалась, словно боялась, что гости исчезнут. – Меня Тамара зовут, Тамара Ивановна, маму – Раиса Никитична, а вас как?
Еще одна калитка отделяла огород от двора, где бродили разномастные куры, возглавляемые рыже-пестрым петухом. На перилах крыльца сидела серая в полоску кошка и, чудом сохраняя равновесие, умывалась лапкой. «Гостей намывает», – вспомнила примету Марина.
…Выйдя на улицу, Марина на миг задохнулась от солнечного света, свежего воздуха, радостного чириканья воробьев. Все это так сильно контрастировало с обстановкой у постели умирающей женщины, которая даже не знала, что обречена! Было неловко выспрашивать Раису Никитичну – худую, изможденную, пожелтевшую, полулежащую в подушках. При виде нее Марине просто хотелось извиниться и уйти, но Тамара смотрела так жалобно, а сама больная проявила такой живой интерес, что они остались и поговорили. Оказывается, Тамара читала и обсуждала с матерью газетную статью, и сейчас Раисе Никитичне совсем не трудно было переключиться на события пятидесятилетней давности.