Крест на моей ладони
Шрифт:
Защиту чаротворец выставить не догадался, ему и в голову не приходило, что человек и без всякой магии способен сопротивляться волшебству. Так что ударило его мощно.
Все в зале, включая Дьятру, с ужасом смотрели, как воет и корчится от нестерпимой боли всемогущий верховный предстоятель Альянса.
Тут у него пусть и запоздало, но сработали оборотнические инстинкты выживания — началась трансформация. Волк, коршун, рысь, людь. Узенький диапазон, всего лишь три дополнительные ипостаси.
Я к тому времени успела отправить в глубокий обморок двух охранников и запрыгнуть на балкон. В голове звенело только одно — убить. Немедленно. Необратимо.
Останавливаться, пока не ликвидирован противник,
— Мир! — вскинул ладонь Брокко. — Мир тебе пред изначалием, командор Хорса.
Я замерла. Вздыбленная броня начала потихоньку опадать, расслабились напряжённые в сталь жилы и мышцы.
— Мир и вам, всепредстоятель, — ответила я.
Он отряхнул мантию, взмахнул палочкой, и с балкона в зал спустилась широкая лестница с перилами. Брокко предложил мне руку, и мы спустились в зал. Я прошла к своей скамье, Брокко — к трибуне обвинителя. Дьятра глубоко поклонился, встал рядом с ним.
— Что ж, — медленно проговорил Брокко, — Амарено действительно невиновен. И ему, как и той синьорине, — кивнул он на проститутку, — полагается пять процентов имущества Димиани.
Верховный предстоятель кивнул в такт своим мыслям и смерил меня оценивающим взглядом. Взор затуманился — догадался-таки переключиться на магическое зрение. От увиденного Брокко едва слышно охнул и нарочито медленно повернулся к Дьятре.
— Гойдо, начертательница пути, мастер имён, самоназванка и обладательница «вольной смерти», а в рапорте об этом ни слова, — прошипел он, задыхаясь от ярости.
— Я передал вам полную копию её досье, — пролепетал перепуганный едва ли не до полусмерти Дьятра. — Там об этом тоже ни слова не говорилось.
— Быть такого не может, — не поверила я.
Брокко обернулся ко мне.
— Что ты сказала?
— Высокочтимый всепредстоятель, — начала догадываться я, — а какой аппаратурой были сделаны фотографии для копии досье — простеньской или потайничной?
— Какое это имеет значение? — склочно спросил Брокко.
— Решающее. У вас пользуются плёнкой и фотоаппаратами, изготовленными по технологиям, которые на основице были ещё до Второй мировой войны. А с середины шестидесятых годов прошлого века в большом мире появились плёнки и объективы, которые фиксируют образ не только плотного, но и тонкого тела. Ауру фотографируют. С тех пор в троедворских досье никогда не пишут буквами то, что можно увидеть, глянув на фотографию магическим или срединным зрением. Особенно эффективны для съёмок тонкостуктурных объектов цифровые камеры. Но даже если ваша разведка, высокочтимый всепредстоятель, не догадалась сделать качественные снимки, то хотя бы сплетни собрать они должны были сообразить. Сколько в Камнедельске мастеров имён, начертателей и прочих сотрудников с пикантной биографией, кто они и как зовут, охотно расскажут в любом нейтральном кафе. В Троедворье эта информация секретной не считается.
Оборотень зарычал. Я злорадно улыбнулась и сказала:
— Такая растяпистость объясняется только одним — ваши люди посчитали ниже своего достоинства собирать настоящую информацию о человечице. Сняли халтурную копию с личного дела, которое хранится в архиве общего доступа и в котором содержится лишь самый необходимый минимум служебной информации, — и всё. А расплачиваться за их разгильдяйство пришлось вам.
Брокко резко развернулся к Дьятре и влепил ему пощёчину.
— Прочь с глаз моих, ленивый раб, — сказал он на волшебной речи.
У меня от изумления едва глаза на лоб не полезли. Чтобы ударить подчинённого, да ещё по лицу и прилюдно — такого я даже вообразить не могла. Ладно бы в полубезумной горячке предельного боя, но вот так, в заурядной мелкой разборке — невозможно.
— Нина, это Альянс, — сказал Каварли и потащил меня за руку к двери в фойе. — Здесь и не такое бывает. И позорный столб может быть, и плети, и даже костёр.
— Но это же дикость, средневековье! — возмутилась я.
— Это очень редко бывает, — словно бы извиняясь, сказал Джакомо.
— Вы лучше подумайте, — посоветовал Каварли, — какую бурю накликали на свою голову. Всепреложный Властитель никогда не простит вам такую дерзость.
Я прикусила губу, чтобы скрыть довольную улыбку. В какой бы щели ни прятался Лоредожеродд, теперь он совершенно точно выползет из своего укрытия.
И покажет мне путь к Девятке.
Пыли в Мёртвом архиве за неделю моего отсутствия накопилось изрядно, с уборкой я провозилась два часа. Но все неприятности когда-нибудь кончаются, даже вымывание сора из-под канцелярских шкафов. Я подхватила вёдра с грязной водой и понесла на задворки департамента к сливной канаве. Задорно светило апрельское солнце, а в плеере мобильника звучала Сашкина песня.
Меняется небо, а с ним и земля,И новые дали поманят меня,Останутся в прошлом все страхи и боль:Страдальцем прожить — незавидная роль.Закаты, рассветы, на листьях роса —Везде отражается мира краса.Улыбка любимой развеет печаль,Отменит унылые дни календарь,Расскажут друзья о делах, новостях —Быстрей побегут стрелки в наших часах,И время не даст тосковать и скучать,Потребует новую песню начать.Обломки всех старых несчастий, обидЛишь глупая память на век сохранит.Пусть в прошлом останутся страхи и боль:Страдальцем прожить — незавидная роль.Быть красочным может любой новый деньДля тех, кому тусклость раскрасить не лень.Рисуют по-разному, каждый — своим:Слова для одних, ну а краски — другим.Судьба и свобода не дар и не зло,Одним это цепи, другим же — весло,Кому-то — на дно, в даль уплыть — для другихИ мир не делить на своих и чужих.Пусть цель далека и нелёгок мой путь,Ступив на него, прочь уже не свернуть.Лелеять не стану я страх свой и боль:Страдальцем прожить — незавидная роль.«— 3»
Уже двенадцатое мая, а Лоредожеродд, вопреки всем предсказаниям и запугиваниям, так и не попытался меня найти. О нём вообще нет ни слуху ни духу, сидит в каком-то укрытии тихо, как мышь под метлой.
Без него мне до Девятки не добраться никогда.
Восторженные хвалы совершенству Надмирья Пречистого, байки о благодеяниях Великих Учителей — вот и вся оперативная информация, которую удалось собрать почти за два месяца. Большего о Тройственной Триаде в Альянсе не знает никто. Но Лоредожеродд наверняка обладает какими-то дополнительными сведениями, не зря же в своё время он стал опасным для Девятки.