Крест поэта
Шрифт:
Горький — из босяков. Макаренко — педагог незаменимый. Колонии малолетних бандитов — советские университеты. А еще ядовитее: из них, колоний, несчастных детишек, у кого отцы и матери чекистской пулей просверлены в каменных подвалах, детишек, в ЧК, в ЧК призывали, хватать, как подросли и шинели ремнем опоясали, и сверлить пулями неугодных.
Кровавые детишки — кровавыми отцами стали. Кое-кто свихнулся — ум, как Мавзолей, трещину дал... Да и отпрыски террористов — не чище. В инспекторы, в следователи, в инструкторы вшились, а скелеты и скелеты — грузом
И внуки тех террорных родителей места себе в России не заприметили: демократничают, митингуют, депутатничают, а хроническую террорную болезнь не излечить — кровь русская им нравится, ищут ее у красных, у коричневых, не напьются, паразиты... Сиротам-чекистам и внукам-террористам, в дедов удались, ядом обоняние опрыснуло. И вкус к приличию уроды утратили.
Царь — выронил Россию. А эти — провоевали, протюремили. И сто лет не протянули — выдохлись. Пеленали нас портретами вождей, за чубы тыкали в буквари вождей, присягать заставляли вождям, в атаки бежать со здравицей в честь вождей, а не удержались. Злобой и предательством захватили Россию — злоба и предательство их закрутили и позором пометили при удувании.
Но за Россию — не грустно, а невыносимо. Наследили зверино и болванчиков, претендующих в министерские кресла, наковыряли в теплых дворянских постелях укокошенных контриков. Наковыряли, а мы еле-еле Гайдара, по-бабьи румяного и охапистого, стащили с премьерской должности. Влажный и потолстевший — неаккуратно разъелся, поспешил ученый внук террориста. Но десятки килограммов заполярных изумрудов ссудил, изловчился, «всучил» Израилю... Русская гордость не разрешила ему «отказать в услуге» ближним. Сергей Есенин предвосхитил наследственных расхитителей:
Бедный люд в Москву
Босиком бежит.
И от сгона, и от рева
Вся земля дрожит.
И:
Послушай, да ведь это ж позор,
Чтоб мы этим поганым харям
Не смогли отомстить до сих пор?
Еще и еще напоминаю: Есенин с восторгом вышел на трассу революции, доверчиво посмотрел на ее железный бронепоезд, но отшатнула его месивная сукровь на чугунных колесах фыркающего сатаны — ехал, сволочь, через русские шеи, ломал позвоночники, тряс дома и пашни.
Зарываясь в лирику, как в рязанский пушистый снег, заплывая в нее, как в омут детства, поэт выздоравливал, пробиваясь в «свою глубь», в «Персидские мотивы», иначе — слово разорвалось бы.
Улеглась моя былая рана —
Пьяный бред не гложет сердце мне.
И:
Золото холодное луны,
Запах олеандра и левкоя.
Хорошо бродить среди покоя
Голубой и ласковой страны.
Голубой лунный покой и красоты — где они в России? Бронепоезд стучит и стучит по гудящим рельсам чугунными красными колесами...
Уберем
Горбачев реконструировал ее, «одемократил», улучшил, выверил: республики из СССР вывалились и в крови барахтаются. Ельцин подправил и усилил Горбачева: народы в дым и кровь окунулись, злоба и смерть торжествуют.
Ленин — угрожал, свергал и уничтожал. Горбачев громил, свергал и перестраивал. Ельцин — встать на ноги человеку не дает: ветер хамства, голода и предательства по России гудит. Настоящие большевики: без врагов — ни шагу. Нет врагов — выдумают их и вперед ускоренными темпами двигаются...
Бедный народ. Палачи и провокаторы — в креслах царских, на тронах сидят. Чужое радио. Чужое телевидение. Чужие газеты и журналы. А попадаются среди чужих свои — замученные ценами, клеветою и судебными преследованиями. Россия под каблуком держателей золота и алмазов...
Как мог Гайдар стать главою правительства? Золото, золото и золото, алмазы, алмазы и алмазы!..
Немолчный топот, громкий стон,
Визжат тачанки и телеги.
Ужель я сплю и вижу сон,
Что с копьями со всех сторон
Нас окружают печенеги?
Окружили. И не сон — явь трагическая. Боннэр — у плеча Ельцина. Ну кто она? Кто Гавриил Попов? Кто Шахрай? Кто Чубайс? Кто Козырев? Кто Махарадзе? Кто Бурбулис? Кто Полторанин? Тошнит от фамилий.
Некоторые пишут: «Есенину в номере «Англетера» проломили голову чем-то железным, острым, может быть, утюгом. Четырехсантиметровая рана запеклась. Несколько граммов мозгового вещества вытекло».
Некоторые пишут: «На горле Есенина веревку не затянули, а лишь захлестнули, и Есенин очнулся. Попытался высвободить себя из петли, схватился правой рукою за трубу и застыл». Но как же он «очнулся», если убит? Если и вещество мозговое пролилось?
Современные специалисты заново провели изучение документов, сопоставили факты, предположения и догадки, но документы остались в том «немом» времени, не заговорили с ними. Специалисты не перечеркнули молвы.
Но — повешен Устинов. Но — застрелилась Бениславская. Но — погибла Дункан. Уничтожен Орешин. Уничтожен Клюев. Уничтожен Наседкин. Уничтожен Иван Приблудный. Единицы выжили из окружения Есенина. А родным Сергея Есенина запечатали рты. С 1925 года по 1953 год. На двадцать восемь лет запечатали. Да и на двадцать ли восемь? В 1990 году «храбрецы» хором зашушукались, а потом и по архивам трясли носиками, зашуршали в бумагах...
Но кто виноват в молчании? Никто. Расстрельные пули, посланные палачами в поколения и в поколения, виноваты. И некого из нас корить. Некого угнетать. Всем нам отдавили языки. И безопасная храбрость — никому не в пример.