Крестник Арамиса
Шрифт:
— Значит, на равных…
— Да. Ну, у нас был убит Каюзак, ранен Бикара и выведены из строя двое других.
— А вы?
— Пережил все муки ада, защищаясь от этого дьявола д’Артаньяна, который, как мне сначала показалось, был легкомысленным мальчишкой… Ловкий и прыгучий, он пренебрегал всеми правилами: ежеминутно отскакивал, атаковал со всех сторон, метко отбивался — и при этом был необыкновенно горяч… Мне все это надоело, и я решил покончить с ним одним мощным ударом. Но он опередил меня и, в то время как я поднимался, скользнул, как змея, под моей рукой и нанес сильный и верный удар — шпага пронзила мне грудь.
— И вы вернулись с того света? Примите мои поздравления, господин барон! Редко люди могут похвастаться, что пережили такой укус.
— Вы хорошо знали д’Артаньяна?
— Очень хорошо.
— А Атоса?
— Тоже.
— А Портоса?
— И того и другого.
— А Арамиса?
— О, этот, — загадочно протянул шевалье, — всегда был, есть и будет самым дорогим из моих друзей.
— Выходит, он еще жив?
— Да, господин барон, и счастлив воспользоваться случаем пожать сегодня руку своему давнему и доблестному противнику.
Господин де Жюссак взглянул на гостя, еще не вполне понимая смысла его слов. Потом, всплеснув руками, воскликнул:
— Вы!.. Вы — Арамис?..
— Тот самый.
И так как хозяин замка, наклонившись вперед и уперев руки в колени и вытаращив глаза, с открытым ртом уставился на него, бывший мушкетер продолжал с горькой усмешкой:
— Боже правый, да, это я. Вот что осталось от Арамиса, блестящего кавалера с гибким станом, черными огненными глазами, розовыми щеками, который смеялся, чтобы показать ровные зубы, любил запустить длинные пальцы в роскошные белокурые локоны и щипал себя за мочки ушей, чтобы они были нежно-розовыми и прозрачными… Развалина!.. Немощное, дряхлое, сгорбленное создание!.. Скелет, гримаса, карикатура на прошлое… И все это при том, что убогое тело чувствует еще силы, а сердце сохранило все стремления юности и всю энергию зрелого возраста!.. Ах, барон, дорогой барон, есть люди, которые не должны бы никогда стареть!
— Арамис, — медленно выговорил барон, — вы действительно — Арамис!..
— Вы больше не сомневаетесь?
— Право, нет! Чтобы в этом убедиться, достаточно вас увидеть и услышать.
Барон глубоко вздохнул.
— Да, черт подери! Какая перемена, господин мушкетер!
— Скажите — какое несчастье, господин гвардеец!
— Ах да, конечно!.. Но ведь прошло более полувека.
Они замолчали. Затем господин де Жюссак раскрыл объятия и заморгал, чтобы скрыть сентиментальные слезы.
— Обнимемся, дружище! — воскликнул он с чувством.
Старики дружески обнялись. Барон сжал гостя с такой силой, что тот не выдержал и воскликнул:
— Тише, эй, тише! Не забывайте, что я довольно слаб! — И высвободившись из объятий, откинулся в кресле и, отдуваясь, добавил: — Ну, точь-в-точь Портос!
III
ГЛАВА О ТАЙНАХ
Теперь они сидели друг подле друга и вели неторопливую беседу, дав волю сантиментам, будто никогда и не были ни в каких других отношениях, кроме самых дружеских.
— Так, стало быть, — спросил барон, — мой кадет из Гаскони умер?
— Да, после того как поразил дворы Франции и Англии неслыханными подвигами, снискал почет и уважение, был щедро осыпан милостями короля. Капитан-лейтенант мушкетеров, кавалер ордена, накануне получивший маршальский жезл, господин д’Артаньян умер как истинный солдат: был убит пушечным ядром при осаде, где-то во Фландрии.
— А Атос?
— Граф де ла Фер, скрывавшийся под этим именем во время войны, не смог пережить потерю друга. Он умер как дворянин и христианин.
— А Портос?
Тень пробежала по челу Арамиса.
— Не спрашивайте меня о Портосе, — ответил он, отирая пот со лба. — Я отклонился от намеченного пути именно для того, чтобы преклонить колени у гранитной плиты, омываемой океаном, где почил во мраке этот титан доброты, чести и мужества. И еще для того, чтобы обнять его сына.
— А! Так достойный Портос оставил сына!..
— Прекрасного и храброго малого, сильного и честного, которого за воинскую доблесть его величество сделал губернатором острова Бель-Иль и графом де Локмариа… Но поговорим же о вас, барон! Послушайте-ка, вы ведь сняли ратные доспехи?
— По правде говоря, да. Оправившись от раны под Ла-Рошелью, я решил жениться и продолжить род.
— И после никогда уже не служили при дворе?
— А зачем, право? Пришел новый король. Люди, вещи — все изменилось. Я освободил место более молодым, более алчным и хитрым.
— И счастливы вы, что стали их противоположностью?
— Очень счастлив. Я научился смирять свои желания и довольствоваться тем малым, что имею. Здесь у нас считают богатыми тех, у кого есть рента в две тысячи экю в год, как у господина де Шато-Лансона, отца мадемуазель Вивианы.
— Так, значит, есть мадемуазель Вивиана?
— Издеваетесь, шевалье?
— Нет, что вы! Восхищаюсь: лазурь ваших небес не замутнена ни малейшей тенью облаков…
— По крайней мере, финансовыми бурями лазурь моих небес явно не омрачена. Но речь идет не обо мне, а о моем сыне Элионе.
— О сыне?
— Которому пошел двадцатый год; замечательный юноша: хорошие манеры, хорошие мысли и в данный момент чертовски влюблен.
— Без сомнения, в эту мадемуазель де Шато-Лансон.
— Угадали. И сейчас он гостит у нее, иначе я бы вам его представил.
— Прекрасно! И что вы намереваетесь делать с этим взрослым мальчиком с отличными манерами, хорошими мыслями и чертовски влюбленным в данный момент?
Барон дернул себя за подбородок, щипнул за нос и за ухо, поскольку он и сам задавал себе этот вопрос.
— Вы коснулись, — вымолвил он, — моего самого больного места, и я хотел бы спросить у вас совета…
— Пожалуйста, барон, пожалуйста… Мой опыт к вашим услугам. Так что же умеет делать ваш сын Элион?