Крестоносцы
Шрифт:
Что еще более удивительно, так это феодальный характер королевской власти, который необычайно сильно проявился в Святой Земле, где его наблюдаешь словно через увеличительное стекло. Американский историк Ла Монт видела в нем "чистой воды феодальные институты", отметив к тому же, что в латинских королевствах преобладали традиции французского феодализма.
Эта средневековая королевская власть была полной противоположностью абсолютной монархии. Король – а этот титул на самом деле принял только брат и наследник Готфрида – фактически был представителем баронов, одним из них. Конечно, его королевская власть отчасти носила наследственный характер, или, точнее, стала носить, как мы видели, Готфрид был избран, а Балдуин призван править, да и то лишь благодаря верности лотарингских баронов; после его смерти некоторые из баронов (по-прежнему) захотели возвести
В XIII в юрист Балиан Сидонский перед лицом Фридриха II настаивал на выборном характере королевской власти, чему есть подтверждение в Иерусалимских ассизах. Хотя изначально бароны получили свои фьефы из рук Готфрида, их совет играл существенную роль в принятии решений, жизненно важных для королевства и королевской власти. Подобная солидарность между королем и его советом просто поражает: если король что-либо предпринимал без согласия своих баронов, то только на собственный страх и риск, и такое проявление авторитаризма всегда плохо воспринималось его вассалами. Например, когда Гильом Тирский порицал сенешаля Милона де Планси, некоторое время бывшего фактическим регентом королевства, то заявил, что тот всегда поступал по собственной воле, ни с кем не советуясь.
Когда же Балдуин I решил отправиться в поход на Синай, то волей-неволей должен был отменить его, так как бароны не одобрили его план. Точно так же и "собственные люди" Танкреда принудили своего сеньора примириться с Балдуином и оказать помощь Эдессе. Ответственность за утрату Иерусалима несет Гвидо де Лузиньян, муж королевы Сибиллы, решивший действовать в одиночку, пренебрегая советом баронов.
По представлениям того времени, единоличное правление было злоупотреблением, наказуемым Господом. Великий романист Беццола как-то отметил, что в героических песнях на военных советах у императора бароны всегда шумят, стараясь высказать свое мнение, что часто заканчивается потасовкой, тогда как у "неверных" приказы эмира выполняются беспрекословно. Вот этот эмир и есть монарх, которого немыслимо представить в феодальном и христианском обществе до того момента, как легисты не отыщут его черты в римском праве.
Избрание также нашло отражение и в коронационном церемониале под видом совещания с народом; совещания исключительно символического, но в эпоху, где символы оказывали огромное влияние на повседневную жизнь, этого вполне хватает, чтобы понять природу королевской власти. Сразу после того как король, войдя через ворота в базилику Святого Гроба Господня, приносил клятву защищать иерусалимскую церковь и поддерживать кутюмы и свободы королевства, патриарх обращался к народу с вопросом, является ли тот, кого собираются короновать, "истинным наследником" королевства. Троекратный крик был ему ответом; после чего под пение "Те Deum" король занимал место на хорах, где разворачивалась обычная процедура помазания и коронации.
Так что же представляла собой власть иерусалимского короля? Прежде всего, это старые привилегии сюзерена его вассалы были обязаны ему "советом и помощью", особенно в случае, когда король выбирал заложников, чтобы освободиться из плена после поражения; бароны не могли ни продать свой фьеф, ни покинуть королевство раньше чем через год и один день без разрешения короля, ибо феодальный сеньор был привязан к своему домену так же, как и серв, и не мог повести себя подобно собственникам нашего времени, ни один сеньор не мог ни продать, ни уступать свой фьеф другому лицу (по крайней мере, свой основной фьеф, "главный манор", как его называли); к тому же фьеф был не столько землей, которую можно было использовать в сделках и описать за долги, а совокупностью прав, и сеньор был не в силах их изменить, ибо эти права определялись кутюмами. И, наконец, король был судьей. Заседая в высшей палате (совете
Король и придворные бароны занимались тем, что в наше время называется законодательной деятельностью: они по-своему толковали кутюмы, в результате чего на свет появлялись законы. Конечно, не следует думать, что имела место законодательная работа, заложившая определенные правовые принципы: дела рассматривались по мере их поступления и подозреваемого судили по правовым установлениям его родной страны (в это время было принято каждого человека судить по его праву) или же попросту исходя из здравого смысла. "Ассизами то есть постановлениями, имеющими силу кутюмов, – являются лишь те, что применялись в течение долгого времени или о которых известно, что они уже использовались как ассизы". В конце концов, все подобные постановления были собраны вместе, записаны и составили уже упоминавшийся нами сборник Иерусалимских ассиз. Его самая древняя часть была записана в самом конце XII в., между 1197 и 1205 гг.
Но хотя в этой области король и так был ограничен в своих действиях, он все равно не мог поступать по собственной воле Жан Ришар приводит пример с одной довольно мало распространенной ассизой (касавшейся подметания улиц), которую в XIII в. считали незаконной, поскольку король ее утвердил без согласия с баронами и горожанами. Войны, договоры, налоговые сборы должны были обязательно проходить обсуждение в высшей палате: во всех этих делах, затрагивавших интересы всего королевства, король предлагал, но не располагал.
Для простонародья существовала палата горожан, регулярно собиравшаяся три раза в неделю в Иерусалиме (по понедельникам, средам и пятницам). Она рассматривала мелкие преступления и имела в своем распоряжении отряд сержантов, обеспечивавших порядок в городе. Палата, состоявшая из двенадцати присяжных во главе с виконтом, представлявшим короля, также обладала правом судить за уголовные преступления, воровство, похищение или измену.
Чтобы получить наиболее полное представление о судебных учреждениях Иерусалимского королевства, необходимо упомянуть еще об особых судах: денежной палате – суде по торговым делам, состоявшем из двух присяжных от франков и четырех от коренного населения, и палате Цепи, где разбирались мореходные и таможенные вопросы. Арабский путешественник Ибн-Джубаир, несмотря на свою ненависть к франкам, которую он выказывал при любом случае, признавал, что у него не возникало хлопот с таможенниками: сарацин принимали арабские "писцы", франки же разбирались со своими соотечественниками. Добавим, у всех крупных феодалов, живших вне Иерусалима и в других важных городах, были свои палаты баронов и горожан: всего в королевстве можно насчитать двадцать две палаты баронов и тридцать три палаты горожан. Человек, судившийся в палате, всегда появлялся в сопровождении "советника", члена палаты, игравшего роль адвоката. И, наконец, коренное население сохранило свои законы и суды.
Ближайшее окружение короля составляли, как и во Франции, великие чины короны, сенешал, церемониймейстер, который также выполнял особую функцию контролировал крепости и ведал королевскими финансами; коннетабль, осуществлявший верховное командование во время сражений и распоряжавшийся войсками, стал на Востоке главным чином королевства; маршал, который был помощником коннетабля, отвечал за состояние конюшен – закупал коней, фураж и овес; шамбеллан находился при королевской особе и прислуживал за столом, лишь канцлер стал играть малозначительную роль, вместе с писцами и нотариями ведая королевской перепиской. На это место, как правило, назначали клирика.
Что же до самого королевства ("Я его называю баронией, так как оно очень невелико", – говорит переводчик Гильома Тирского), то это всего лишь модель, созданная на Востоке по подобию Франции и Англии – агломерат фьефов, пожалованных баронам в ходе завоевания.
Сами бароны существовали за счет доходов с пожалованных им земель, налогов и таможен, взимаемых с городских торговцев. Точно так же в своих владениях поступал и король. Правда, он располагал исключительными налоговыми сборами, такими, как особая дань, выплачиваемая бедуинами, и дорожной пошлиной, взимаемой с караванов, пересекавших Иерусалимское королевство по пути из Египта в Багдад.