Крестовые походы глазами арабов
Шрифт:
Салахеддин, — говорит Ибн аль-Асир, — никогда не выказывал твёрдости в своих решениях. Когда он осаждал какой-нибудь город, и его защитники сопротивлялись некоторое время, он охладевал и снимал осаду. А ведь монарх не должен поступать так, даже если судьба ему благоприятствует. Лучше иногда потерпеть неудачу, оставшись твёрдым, чем иметь успех и затем расточить плоды своей победы. Ничто лучше не иллюстрирует эту истину, нежели поведение Салахеддина в отношении Тира. То, что мусульмане потерпели неудачу перед этим городом, исключительно его вина.
Не проявляя открытой враждебности, моссульский историк, верный династии Зенги, постоянно сдержан по отношению к Саладину. После Гиттина, после Иерусалима, Ибн аль-Асир присоединился к общему восторгу арабского мира, что, однако, не мешало ему без всяких
Каждый раз, овладевая каким-нибудь франкским городом или крепостью, скажем Акрой, Аскалоном или Иерусалимом, Салахеддин позволял вражеским рыцарям и солдатам удаляться в Тир, так что город стал практически неприступен. Приморские франки отправляли послания тем, кто был за морями, и те обещали придти им на помощь. Не следует ли сказать, что именно сам Салахеддин некоторым образом организовал оборону Тира против его армии?
Нельзя, конечно упрекать султана за великодушие, которое он проявлял в отношении побеждённых. Его нежелание проливать бесполезную кровь, его строгое соблюдение обязательств, трогательная благородность всех его поступков, имеют в глазах Истории такую же ценность, как и его завоевания. И, тем не менее, нельзя отрицать, что он совершил серьёзный политический и военный промах. Он знал после захвата Иерусалима, что бросает вызов Западу и что тот отреагирует. В этих условиях разрешить десяткам тысяч франков обосноваться в Тире, наиболее укреплённом городе побережья, значило создать идеальный плацдарм для нового вторжения. Самое главное было то, что в отсутствие короля Ги, всё ещё находившегося в плену, рыцари нашли вожака, обладавшего чрезвычайной упорностью, человека, которого арабские хронисты зовут «аль-Маркиш», маркиз Конрад Монферратский, недавно прибывший с Запада.
Саладин, хотя и сознавал опасность, но недооценивал её. В ноябре 1187 года, через несколько недель после завоевания Святого Града, он начал осаду Тира. Но делал он это без особой решительности. Древний финикийский город не мог быть взят иначе как при массированной поддержке египетского флота. Саладин знал это. Однако он предстал перед стенами города со всего лишь десятью судами, пять из которых были скоро сожжены защитниками в результате дерзкой и неожиданной атаки. Остальные корабли отплыли в направлении Бейрута. Лишившись военного флота, мусульманская армия могла наступать лишь с узкого горного карниза, соединявшего город с материком. В этих условиях осада могла длиться месяцы. Тем более что франки под действенным руководством «аль-Маркиша», очевидно, были готовы драться до последнего. Утомлённые этой бесконечной кампанией, большинство эмиров советовало Саладину отступить. Султан мог бы с помощью золота убедить некоторых из них остаться с ним, но зимой солдаты стоили дорого, а государственная казна была пуста. Да и сам он устал. Поэтому он демобилизовал половину своих войск и, сняв осаду, отправился на север, где можно было отвоевать немало городов и крепостей без особых усилий.
Это был новый триумфальный марш мусульманской армии: Латакия, Тартус, Баграс, Сафита, Каукаб… — список завоеваний был длинным. Проще перечислить, что осталось у франков на Востоке: Тир, Триполи, Антиохия с её гаванью и ещё три изолированных крепости. Но наиболее дальновидные лица в окружении Саладина не могли заблуждаться на этот счёт. Стоит ли заниматься новыми завоеваниями, если нельзя быть уверенным в том, что это предотвратит новое вторжение? Сам султан демонстрировал полнейшую безмятежность. «Если франки придут из-за моря, их постигнет та же судьба, что и живущих здесь!» — сказал он, когда сицилианский флот показался перед Латакией. При этом он не остановился перед тем, чтобы выпустить Ги в июле 1188 года, заставив, правда, того торжественно поклясться, что он никогда больше не поднимет оружие против мусульман.
Этот последний подарок стоил ему дорого. В августе 1189 года франкский король, изменив своему слову, прибыл и стал осаждать приморский город Акра. Силы, которыми он располагал, были скромными, но с этого времени суда стали приходить каждый день, выливая на побережье одну за другой волны западных воителей.
После падения Иерусалима, — рассказывает Ибн аль-Асир, — франки стали носить чёрную одежду и отправлялись за море, чтобы просить помощи во всех странах и особенно у Великого Рума. Чтобы побудить людей к мщению, они носили рисунок, изображавший Мессию, да снизойдёт на него мир, залитого кровью и рядом — нещадно бьющего его араба. Они говорили: «Посмотрите! Вот Мессия, а вот Мухаммед, мусульманский пророк, который убивает его!» Взволнованные франки собирались в поход, включая женщин, а те, кто не мог пойти, оплачивали расход тех, кто шёл сражаться вместо них. Один из вражеских пленников рассказывал мне, что он единственный сын своей матери, которая продала дом, чтобы снарядить его. Религиозные и душевные побуждения франков были таковы, что они оказывались готовы преодолеть невероятные трудности, чтобы добиться своего.
Действительно, с первых дней сентября войско Ги получало подкрепления непрерывно. Так началось сражение у Акры, одна из наиболее долгих и мучительных франкских кампаний. Акра была построена на полуострове, имевшем форму носа: на юге находился порт, на западе — море, с севера и востока — две мощные стены, которые сходились под прямым углом. Город находился в двойном окружении. Вдоль стен, которые прочно удерживались мусульманским гарнизоном, франки образовывали всё более плотную дугу осады, но они должны были защищаться от находившейся в их тылу армии Саладина. Поначалу эта армия пыталась окружить и уничтожить франков. Но скоро Саладин понял, что это ему не удастся. Хотя мусульмане и одерживали победы во многих стычках, франки немедленно восполняли потери. Каждый день из Тира или из-за моря к ним прибывала очередная порция воинов.
В октябре 1189 года, когда битва у Акры была в самом разгаре, Саладин получил из Алеппо известие о том, что к Константинополю и далее в направлении Сирии приближается «король аламанов», император Фридрих Барбаросса с двумястами или двумястами пятьюдесятью тысячами солдат. Султан был очень обеспокоен этим, сообщает нам верный Бахаеддин, находившийся тогда рядом с Саладином. «Видя крайнюю серьёзность положения, он счёл необходимым призвать всех мусульман к джихаду и сообщить калифу о ходе событий. Он поручил мне встретиться с правителями Синджара, Джазиры, Моссула и Ирбиля и побудить их выступить со своими воинами для участия в джихаде. Затем я должен был отправиться в Багдад, чтобы добиться действий от главы правоверных, что я и сделал». Чтобы вывести калифа из летаргического состояния, Саладин сообщил ему в письме, что «папа, который находится в Риме, велел франкскому народу идти на Иерусалим». Одновременно Саладин направил послания правителям Магриба и Испании, предлагая им придти на помощь своим братьям, «как это делают франки Запада по отношению к восточным единоверцам». Во всём арабском мире энтузиазм, вызванный отвоеванием, уступил место страху. Поговаривали, что месть франков будет ужасной, что предстоит новая кровавая бойня, что Святой Град будет вновь утрачен и что и Сирия и Египет попадут в руки завоевателей. Но в очередной раз случай или провидение оказались благосклонными к Саладину.
Триумфально пройдя через Малую Азию, германский император весной 1190 года достиг Коньи, столицы наследников Кылыч-Арслана, быстро овладел ею и отправил эмиссаров в Антиохию с вестью о своём прибытии. Армяне на юге Анатолии забили тревогу. Их священники направили Саладину послание, умоляя защитить их от этого нового франкского вторжения. Но вмешательство султана не понадобилось. 10 июня в сильную летнюю жару Фридрих Барбаросса купался в небольшой речке у подножия горы Таурус и, став, вне сомнения, жертвой сердечного приступа, утонул «в том месте, — говорит Ибн аль-Асир, — где вода едва доходила до бедра. Его армия рассеялась, и Аллах таким образом избавил мусульман от злодейства германцев, которые среди франков являются особо многочисленными и упорными».
Итак, немецкая угроза была чудесным образом устранена, но она несколько месяцев сковывала Саладина и мешала ему вступить в решительный бой с теми, кто осаждал Акру. Теперь же ситуация вокруг этого прибрежного палестинского города оказалась замороженной. Хотя султан и получил достаточно подкреплений, чтобы не опасаться контрнаступления, прогнать франков было уже невозможно. Между стычками рыцари и эмиры приглашали друг друга на пиры и спокойно беседовали, иногда даже предаваясь азартным играм, как сообщает Бахаеддин.