Крестовый поход Махариуса
Шрифт:
Я вижу, как невзрачные черты человеческого лица, будто вылепленного из глины, исказил страх. Он неспособен оценить изящество моих движений. Он понятия не имеет, что умереть от моей руки и отдать жизнь, дабы накормить меня, — для него благословение.
Я прыгаю, благодаря суспензорам преодолевая сразу тридцать шагов, и приземляюсь напротив человека. Клинок стремительно бьет. Он ошеломленно глядит на меня. Пока еще человек ничего не почувствовал. Он опускает глаза и видит, что его грубо сотканный мундир разошелся там, где мое оружие оставило порез. Секунду его лицо выражает облегчение. Это последние
Я улыбаюсь и снова взмахиваю клинком. Мои движения выверены, словно скальпель гомункула. Я отслаиваю кожу, как прежде его мундир. Обнажаются мышцы, за ними вены, следом белый, белый блеск кости. Рот человека округляется, как и его глаза. Он хрипит, а затем руками закрывает губы, пытаясь сдержать вой.
Я работаю осторожно, стараясь ничего не сломать и не отсечь лишнего. Для человека все произошло слишком быстро. Его заторможенная нервная система только-только начала регистрировать первые проблески настоящей агонии. Я расцветаю от крошечного импульса наслаждения. Его рот открывается снова, как будто у выброшенной на берег рыбы. В уголке его губ, поймав слабый солнечный свет, поблескивает тонкая струйка слюны, словно роса на листке.
Я на мгновение замираю, дабы оценить красоту, и за это время в моем поле зрения появляются несколько тупоумных спутников первого существа. Их лица искажены звериной яростью. Они прервали мою медитацию, поэтому я решаю утопить их злобу в их же крови, раздуть пламя их страха, пока тот не превратится в раскаленный жар солнца.
Я протягиваю свободную руку, чтобы накрыть лицо умирающего человека бритвенно-острыми пальцами перчатки, и вгоняю лезвие в глазницу. До меня доносится вопль. Простое удовольствие, однако оно неизменно развлекает меня.
Люди застыли на месте. Их командир ревет приказы. Его резкая речь оскорбляет мои уши, поэтому я выхватываю пистолет и открываю огонь. Я стреляю не ради того, чтобы убить, поэтому выстрел и не убивает. Он прожигает язык и обрывает гнусное хрюканье существа, и рев сменяется нечленораздельным скулежом. Остальные люди продолжают свои медленные, медленные движения, поднимая оружие на изготовку.
Я подхватываю умирающее существо и раскручиваю его, будто партнера в Тарентине Черепов, пока его тело не оказывается передо мной. Я убеждаюсь, что у него еще осталось время осознать происходящее, чтобы он увидел оставшимся глазом направленное на него оружие товарищей. По его ноге заструилось что-то влажное — кровь или моча. Неважно.
Человек напрягается, поняв, что вот-вот произойдет. Он оказался лицом к лицу с расстрельной командой из собственных друзей. На нужное время его тело частично закрыло мое. Он кричит, думая, что ему уготована роль живого щита между мной и его товарищами. У него даже не хватает мужества понять, что он всего лишь использован для отвлекающего маневра.
Я прыгаю, когда кожа умирающего человека начинает шипеть под шквалом лазерных лучей. В носовые фильтры моей брони проникает сальный запах жарящегося мяса. Я делаю на будущее заметку должным образом покарать бронника за его небрежность, прежде чем он умрет.
Я долетаю до свеса древнего храмового здания над отрядом людей. Они продолжают стрелять, отвечая на вопли своего умирающего сослуживца, радостно крича и пыхтя, все еще пребывая в жалком заблуждении, будто причиняют мне вред. Секунду я просто смотрю на их клоунские дурачества. Громадное лицо, вырубленное в склоне горы у меня над головой, насмешливо взирает вниз. Я смеюсь, и усилители в броне громогласно передают издевку.
Они озираются, их звериные разумы пребывают в смятении, им недостает мужества даже поднять глаза. Сейчас я могу убить их всех. Это будет совсем несложно. Одна граната, и дело сделано, но разве это изящно?
Их всего двадцать семь — число, делимое на три, а эту цифру я всегда считал для себя счастливой. Я решаю пощадить каждого третьего, позволить им выжить, чтобы встретиться с истязателями. Треть я убью безболезненно, дабы выжившие жалели, что их не постигла та же участь, а крики оставшейся трети хором вознесутся к небесам.
Я спрыгиваю в их ряды, хищник среди стада травоядных животных. На мгновение я оказываюсь в гуще тел, окруженный легко рвущейся плотью, разглядывая мясные игрушки, сотворенные в насмешливом подражании эльдарам. Я ощущаю восхитительное покалывание абсолютной ненависти. Секунду я стою совершенно неподвижно, любуясь картиной, прежде чем взорваться движением.
Они так и не поняли, что случилось. Я валю одного сзади, прилагая именно столько силы, чтобы не проломить череп. Другому ломаю шею. Вгоняю кулаки-лезвия в живот того, что как раз оборачивался ко мне, и вырываю мотки внутренностей. Они дергаются, как будто липкие фиолетовые змеи. Я вижу бьющееся сердце внутри грудной полости существа и борюсь с желанием вырвать его. Это было бы слишком быстро. Я наматываю внутренности вокруг глотки еще одного и затягиваю их. Я хочу не убить его, а всего лишь поглумиться. Перепрыгиваю через плечо дергающегося солдата, попутно пинком ломая шею другому.
Я делаю колесо, пока они пытаются выследить меня, паникуя и паля наобум. Своим неточным перекрестным огнем они жгут друг друга. Вгоняю лезвие-бритву в глотку одному, стреляю в другого. Я убиваю их прежде, чем они смогли бы сразить тех, кому я решил сохранить жизнь. Я не хочу, чтобы они разрушили симметрию моего шедевра.
Я стреляю, бью и ныряю, убивая одних, щадя других, калеча третьих. Люди слишком неповоротливы, чтобы остановить меня. Наконец один из них осознает это и выхватывает гранату. Страх в его глазах мне приятен. Я знаю, что он хочет сделать. Он так напуган, что собирается бросить гранату себе под ноги и забрать меня с собой.
Граната начинает медленно, медленно падать на землю. Подхватываю ее в воздухе, ловлю человека за голову и заталкиваю бомбу в его рот и дальше, в глотку. Затем с помощью суспензора отлетаю назад, взмывая в воздух, а голова и грудь существа взрываются в фонтане крови.
Люди снова потеряли мой след. Я случайным образом выбираю троих из них и казню прицельными выстрелами в голову. Они носятся кругами, лишившись командиров, зная, что их что-то убивает, но будучи не в состоянии нанести ответный удар. Они — ничтожества, недостойные даже презрения.