Крейстонские туманы
Шрифт:
— Вчера был канун Хэллоуина. А в том, что от вас сбегают девушки некого винить. Вы еще и не такой беды дождетесь, если будете играть с судьбой и поминать не к месту то, что не нужно поминать…
Старик дерзил и огрызался и это свидетельствовало о том, что он был не на шутку напуган. Крейстон почувствовал угрызения совести.
— Дорогой мой, мне помнится, вы всегда были материалистом.
— Был и остаюсь, и будь вы хоть чуть-чуть материалистом, нам не пришлось бы спасать Крейстонхилл, постыдно пытаясь залатать прорехи австралийской овчинкой.
— Понятно, — сдался Крейстон, — теперь мне ясно, какого именно цвета ваш материализм. Но все же, где мы?
Шофер осторожно огляделся,
— Что там? — почему-то шепотом спросил Крейстон.
— Всего лишь клочья тумана да кусты вереска на склонах.
Лорд и Бартоломью продолжили путь в молчании, но напряжение не оставляло Крейстона, ему казалось, что в шаге позади них движется кто-то еще, совершенно беззвучно, так, что даже дыхания не слыхать. Наконец, впереди замерцал красноватый отблеск каминного пламени в окнах парадной гостиной Крейстон-хилла.
— Что у нас за торжество, дружище? — спросил Крейстон.
— Мы же ждали будущую леди Крейстон-хилла, а вы ее проворонили.
— Ну, да, моя вина, — ответил повеселевший Крейстон.
Чувство незримого присутствия за спиной оставило его, а мысль о том, что вся эта карусель с нежеланной помолвкой теперь тоже позади, вообще принесла радостное облегчение. Он вернулся домой, в свой фамильный древний замок и теперь его ждут размеренные домашние радости и удовольствия — возня с любимым мастиффом — Баском, вечерние беседы с философом Барри Монстром, верховая езда и прогулки по вересковым пустошам. Спокойная, мирная, незатейливая жизнь в тихой гавани. С него достаточно бурь и штормов. Только одно обстоятельство могло омрачить его хорошее настроение — это неизбежная встреча с кухней Джереми Монстра, патриарха всех окрестных Монстров, кузена Барри. Старый шеф-повар с давних пор обладал привилегией лично готовить блюда для наследника, а затем и хозяина Крейстонхилла. Его добротная готовка была идеально сбалансирована по части витаминов, микроэлементов, белков, жиров и углеводов, но этот баланс никак не мог вместить такую незначительную, по мнению Джереми деталь, как вкус. Но каждую среду шеф-повар был выходным, а его правнук, который со временем должен был заменить его на посту, легкомысленно попустительствовал стремлению Крейстона пообедать в «Короне» у миссис Рой. Так, что раз в неделю и Крейстон мог поесть как человек.
Все обитатели Крейстонхилла, по традиции, которую они настойчиво соблюдали, несмотря на возражения лорда, собрались у парадного входа, встречая хозяина и его нареченную. Но нареченная испарилась, а Крейстон и Барри были не настроены на парад, и прошли в замок через кухню, к великому негодованию шефа, готовившего торжественный ужин. Но свое негодование Джереми, естественно, никак не выказал хозяину и двоюродному брату, только спросил:
— Могу я осведомиться, леди запаздывает? К какому времени подавать?
— Да, хоть теперь, — отозвался Крейстон, здороваясь с ним. — Леди сделала ноги, как сказал бы Грей.
Старый шеф-повар был шокирован до глубины души, и потому ужин оказался как никогда прежде сбалансированным и уравновешенным.
***
— Вы и так в тисках, сэр, а тут еще я, со своей промашкой, — голос Бартоломью звучал как шелест опавшей листвы. — Не отвергайте, мне все одно некому завещать мои сбережения. Кузен отказался наотрез.
Крейстон, сжимая в ладонях руку умирающего старика, едва сдерживал слезы.
— Послушайте, старина, что за речи? Поднакопите сначала приличную для завещания сумму…
Крейстон балагурил, подшучивал, вызвал к старику лучших лондонских специалистов, но ничего не мог изменить. Старый Бартоломью Монстр угасал, медленно, но неотвратимо. Его пульс еле прощупывался. Крейстон недоумевал, еще недавно со стариком все было в порядке, он распекал своего хозяина, виртуозно водил автомобиль и был энергичнее многих молодых.
— Что с вами, друг мой? — в отчаянии спросил Крейстон.
— Клинок Назгула, жало Шелоб, зубы Горлума, — грустно пошутил Барри, и слезы закипели под веками лорда. Старик читал ему в детстве Толкина, и это были лучшие вечера его одинокого детства. После гибели родителей почти никому, кроме Барри не было дела до него.
— Я устал, сынок, отпусти, время кончилось. Мое время должно было кончиться очень давно… Я тебе не рассказывал. Все решила пачка сигарет. Мне ее подарил в баре знакомый американский корреспондент, потом он стал всемирно известным писателем. Я не курил, но неудобно было отказаться. Естественно, я забыл об этой пачке, и она завалялась на дне моего вещмешка. Когда мы высаживались на континенте, ребята скурили все, что у них было. Наше отделение должно было провесить страховки для штурма через скалы. Мы это сделали и ждали наступления. Когда курево у ребят закончилось, я вдруг вспомнил об этой пачке, достал ее, но обронил вниз. Они, спустили меня вниз на страховке, при этом костерили, кто во что горазд. Только я ухватил сигареты и крикнул им, чтобы тащили меня вверх, как их накрыло. Мою страховку рассекло осколком, я свалился, но они не успели еще высоко меня поднять. Я был внизу все то время, пока их… Начался прилив, по шею в воде, я как последний дурак, все тянул и тянул вверх эти несчастные сигареты, чтобы они не намокли. Не знаю, не помню, как я поднялся потом к ним. Я до самого конца надеялся, что там наверху еще остались мои курильщики. Сутки я провел там, наверху, среди них. Без воды, без пищи, мне потом сказали, что сутки, сам я не заметил времени. Никого не осталось в живых, ни одного. Я так и не закурил, не смог начать без них. Я точно знаю, каким будет рай для меня, сынок. Эти скалы, прибой внизу и они все… Все до одного там, наверху, дождались перекура. Вот сейчас Саймон выдернет меня за шиворот и первым выхватит сигарету из моих окоченевших пальцев. Еще немного, Сай, они сухие, совершенно сухие, хватит на всех, здесь полная пачка…
***
«Дорогой мой юный друг! Приношу свои извинения, но втайне надеюсь, что это обращение не покажется вам излишне фамильярным.
Я виноват, но именно сегодня я не могу обратиться иначе. Сегодня я похоронил самого близкого человека, старика Барри. Формально он служил у меня шофером, я сотни раз предлагал ему должности более престижные, но он неизменно отказывался. Он был моим другом, учителем, подлинным опекуном. Его добрые надежные руки заслоняли меня от всех бед, сколько я себя помню. Сегодня я скрестил их у него на груди поверх пачки сигарет «Кэмел», подсунутой тайком от священника. Так он представлял свой пропуск в рай. Кто я такой, чтобы оспаривать его мнение….»
Черри читала письмо Крейстона сквозь радугу, слезы застилали ей взор, светлыми дорожками сбегали по щекам. Черри частенько плакала в последнее время — ад Линды, рай Барри, все это стоило слез. Недавно она решилась написать Крейстону, у нее оформились некоторые идеи по поводу экономики поместья, и она рискнула поделиться ими. Лорд ответил сразу, и его письмо было неожиданно теплым и доверительным. И их переписка став регулярной, продолжилась всю осень, короткую зиму и не прервалась ранней весной…