Крейстонские туманы
Шрифт:
Глава 7
Крейстон рос в окружении не очень дружелюбных сверстников. Но неофициальный опекун Бартоломью все же привил ему идею о том, что его роль, как лорда для округи должна быть ролью покровителя, защитника. Мальчишка с юных лет обзавелся огромным, просто неподъемным чувством долга и с тех пор воспринимал своих соседей из городка, как людей, которым он должен и обязан помогать во всех случаях жизни.
В юности с ним на этой почве зачастую случалось много курьезного. Если не углубляться в подробности, то мальчишки считали молодого лорда слегка не от мира сего,
Он почти забыл о Дорис, после того, как по традиции рода отправился учиться сначала в Итон, а затем в Сандхерст, и в его короткие побывки дома Кейси не попадалась молодому лорду на глаза. И вот только теперь она напомнила о себе… Таким радикальным образом.
У кого же поднялась рука на эту убогую? Кейси, а откликалась она только на эту кличку, была подкидышем. Нашла крохотный пищащий комочек миссис Хочкинс, потомственная прачка в замке Крейстона. Нашла на пороге своего собственного коттеджа и пришла в ужас. Мистеру Хочкинсу тогда тоже пришлось немало пережить, так как супруга подозревала его невесть в чем, и свои подозрения в тайне ни от кого не хранила. Девчушку несколько раз пытались удочерить, но как-то все неудачно. Она росла, кочуя из одной приемной семьи в другую по всей округе, но к тринадцати годам окончательно отбилась от рук и ударилась в бега. Где и как протекала жизнь девчонки в этих бегах, не знал никто. Но на лето Дорис неизменно возвращалась в Крейстонхилл и доставляла множество проблем и неприятностей всем матерям подрастающих сыновей. Стоило только замелькать среди вересковых зарослей неизменным цыганским юбкам Кейси, как тут же можно было видеть какого-нибудь прыщавого подростка, а то и двух, пробирающегося следом. С самым незаинтересованным видом, не способным обмануть даже бесхозную кривую корову, обитавшую на пустошах множество лет. В общем, Кейси, городская дурочка, служила добровольной отдушиной от известных напастей подрастающего мужского населения округи. Надо отдать должное Кейси, она никогда не распространялась об «успехах» своих бесчисленных кавалеров. Они же наоборот, никогда не стеснялись распускать болтливые языки.
И вот теперь бедняжка лежала под крепостным валом, как сломанная кукла, а ее «приятели» столпились вокруг и с жадным непристойным интересом наблюдали за работой полицейских и шерифа. И распускали языки…
– Ну, тут все ясно! – косясь на лорда и на громадину Баска, заявил Марти Симменс, - Семьсот лет родословной, у кого хочешь крышу свезет. Придушил подружку юных лет, а теперь скорбит, горюет и сам свято верит в то, что он здесь ни при чем. Лакунарная амнезия…
– Что ты сказал? – гаркнул шериф Маскхем, - Что ты посмел сказать!
– А вот что хотел, то и сказал, не ваше дело, шериф. Старые семьи, они, знаете ли, вырождаются…
– Семья лорда не старше любой другой, олух! А склонности известного рода мог гораздо успешнее унаследовать ты. Тем более далеко в дебри твоей генеалогии в поисках криминальных наклонностей и заглядывать не придется.
– Шериф, вы перегнули палку! – заорал задетый за живое ветеринар, - Отец свое отсидел…
– А тебе это еще предстоит, не за одно, так за другое. И если ты еще раз откроешь рот на месте преступления, то твоя отсидка начнется прямо сейчас, за злонамеренное введение следствия в заблуждение. И остальных это тоже касается.
Шериф окинул строгим взглядом толпу зевак и эта толпа разом посмирнела. Над местом следственных действий наступила тишина.
Наконец все, что можно было зафиксировать, зафиксировали и тело Кейси увезли. Крейстон уже почти безучастно наблюдал, как грузили в санитарный фургон носилки. Напоследок, словно в прощальном приветствии ему, рука погибшей девушки выпросталась из-под покрывала, и блеснул на солнце холодным стальным бликом этот жалкий браслет в виде половинки наручников с оборванной цепочкой.
***
Крейстон в сопровождении Баска поднялся в свой кабинет с твердым намерением приняться за текущие дела. События утомительного утра, растянувшегося до полудня, выбили его из колеи. Накопившаяся деловая почта требовала немедленного ответа. Крейстон не любил электронную переписку. Его респонденты вынужденно мирились с такой причудой. Крейстон всегда писал свои письма. Именно писал, даже не используя клавиатуру и принтер. О причинах такой странности знал один О’Райли, Крейстон как-то признался другу, что после тыканья в кнопки у него нарушается моторика и он начинает мазать по мишеням.
Обычно после верховой прогулки лорд брался как раз за почту, но теперь она праздно лежала на крышке бюро, а он, так же праздно восседал в своем неудобном кресле и бездумно разглядывал кладку древнего донжона.
Многие наследники рода Крейстонов пытались как-то облагородить грубую фактуру этой стены. Пытались, но тщетно: панели резного мореного дуба смотрелись на ней как картонная карнавальная мишура, штукатурка неизменно отслаивалась и сваливалась вниз крупными кусками. Нынешний лорд вообще подумывал о том, чтобы освободить упрямого стража от внешнего лоска и развесить по стене из дикого камня гобелены, воссозданные в натуральных материалах.
– Да, гобелены на фоне камня будут смотреться совсем недурно, - подумал Крейстон, - Барри бы оценил идею… Надеюсь никакой Полоний не станет прятаться за ними и подслушивать мои речи с какой-нибудь Офелией. Офелия... Ну как барду в голову пришло это имя? Волшебное созвучие, музыка сфер… Бедняжка Офелия, несчастный безумец Гамлет, и Лаэрт, попавший под раздачу… Кейси… Кто бы мог подумать! Именно она и именно там, на том самом месте… Кто бы мог об этом знать. Да, нет, скорее всего, простая случайность.
Кимбол Крейстон не любил те дни в своей жизни, когда имя Кейси звучало из чьих-либо уст, и сам никогда не произносил его вслух. Он активно не нравился себе в такие моменты. Кимбол ненавидел в себе неуправляемое чувство отвращения, которое он неизменно испытывал при вынужденных, даже самых беглых контактах с умственно неполноценными людьми. Вся его выдержка, выправка и врожденное благородство, грозили осыпаться как штукатурка с непокорных диких камней. Крейстон с трудом справлялся с собой, подавляя омерзение, всплывавшее откуда-то из непроницаемых глубин его психики.
А вот старик Бартоломью никогда не страдал таким пороком. Он без малейшего усилия непринужденно разговаривал с Кейси и ей подобными. Когда юный Кимбол покаялся Барри в своем несовершенстве, тот его легко успокоил:
– Ничего, сынок, у тебя это тоже пройдет. Ты учишься любить людей, а это непросто… Главное, что ты не насмешничаешь над убогими и тебе не доставляет тайного злорадства их искаженный рассудок. Такого вот действительно стоило бы стыдиться.
Теперь Крейстон стыдился себя. Первым непроизвольным чувством при взгляде на браслет на руке убитой, было чувство облегчения. Не кто-нибудь из молоденьких его соседок оказался жертвой, а всего лишь бедная, слабоумная Кейси.