Крик безмолвия (записки генерала)
Шрифт:
На два дня Рыжков с супругой прилетели в Краснодар. Его повезли в районы, на поля, показывали в институте риса технику, приглашали на заводы и фабрики.
Программа была настолько насыщена, что везде приходилось ее выполнять галопом. За Николаем Ивановичем под палящим солнцем неотступно следовала супруга, даже на полях, где трудно было ходить не то, что в туфельках, а в солдатских сапогах. Останавливали комбайны, подходили к трактористам, беседовали на механизированных токах. Николай Иванович больше слушал, задавал вопросы, которые можно задавать в кабинете в Москве, а не на полях. Собеседники же без обиняков говорили о неразберихе,
Мягкий, вежливый с подкупающей интеллигентной интонацией в голосе он никак не производил впечатление властного главы правительства. В беседах, разговорах, мнениях не хватало у него одного — решений как поступить в том или ином случае, не видно было, что это глава исполнительной власти в стране. Он рассуждал, удивлялся, охал и ахал, но сказать как надо и что надо, не мог. Ничего конкретного не говорил. У собеседников создавалось впечатление, что он сам не знает, что же надо предпринять, чтобы исправить положение дел в сельском хозяйстве. А от него ждали именно этого, прислушивались к каждому его слову.
Он восторгался, как все здорово выглядит на Западе. К тому времени он побывал во многих странах, в частности, в Австрии.
Николай Иванович разочаровывал местных сельхозни- ков как государственный деятель. Его суждения и подходы остались на уровне директора крупного комбината. Перспективу в масштабе огромной страны он рисовал довольно расплывчато. Ее контуры были весьма туманны. Похоже было на то, что ни он, и никто другой в стране не имели ясной программы действий, в том числе и Горбачев, на которого он ссылался в порядке протокольной вежливости, показывая, что он его не забывает, т. к. в то время был пик хождения Горбачева в народ на улицах городов для завоевания популизма. Хотя уличные шоу ничего не давали, но они нравились Горбачеву, а доверчивые русские люди верили ему, как в свое время верили Хрущеву. Встречи
на улицах, на которые он потом часто ссылался, как на мнение народа, не давали ему никакого основания говорить так. Чаще всего народ собирался просто, что называется, поглазеть на него. Николай Иванович понимал это, но молчал. Он все же был ближе к реальной обстановке в стране, чем Горбачев, и рекламой не занимался.
В узком кругу Рыжков рассказывал о своей встрече с Крайским, главой правительства Австрии. Они летели в самолете, чтобы посмотреть какую-то ферму. На полях Австрии зрел хороший урожай. Это видно было из самолета.
— Радоваться надо такому урожаю, — заметил Рыжков.
Крайский ему ответил, что никакой радости он не
испытывает, фермерам надо будет платить дотацию, чтобы поддержать их, т. к. цена на хлеб упадет от избытка его в стране.
— Закупите у нас хлеб, — предложил ему Крайский.
— Такая маленькая страна — Австрия, — рассуждал Рыжков, — предлагает нам закупить у нее хлеб, а огромная Россия не может себя прокормить. Кажется здесь должна бы быть продолжена мысль главы правительства — почему так? Но этого не последовало, а от него ждали, что он скажет. Его рассуждения выглядели, как у постороннего наблюдателя, туриста, которому рассказывали и показывали ферму в Австрии, а он, возвратившись, делился своими впечатлениями с соседялми и знакомыми, как хорошо живут австрийцы.
Николай Иванович довольно подробно обрисовывал фермерское
Все слушали внимательно восторженный отзыв главы правительства об этом фермере и ждали, к какому же выводу придет Николай Иванович в своих рассуждениях. Вместо вывода присутствующие услышали вопрос:
— Ну, почему же у нас нет этого?
Вопрос остался без ответа.
Перед отъездом из Краснодара Николаю Ивановичу показали новый продовольственный магазин в микрорайоне. Несмотря на предупреждения ничего не завозить, не
насыщать полки изобилием, работники торговли, конечно, по подсказке свыше завалили магазин широким ассортиментом продовольствия, которого в Краснодаре в ту пору днем с огнем нельзя было найти. Покупатели удивлялись, а сопровождавшее краевое руководство утверждало, что ничего особенного в магазине не было — так на всей Кубани. После этого Рыжков не мог не сказать, что Кубань живет богато и если бы что-то подобное было в Свердловске или Челябинске, то больше и мечтать не о чем. Казалось бы Иван Кузьмич, неотступно следовавший за Рыжковым, должен был возмутиться показухой, но этого не случилось.
С этим и улетел Николай Иванович в Сочи продолжать свой отдых, а на полках магазинов Кубани не было мяса, меньше поставлялось в торговлю молока, пропали сыр, масло, сахар, мыло и другие продукты. За водкой и пивом выстраивались очереди, в которых мужики проклинали придуманный очередной эксперимент над ними.
Под шумок антиалкогольной кампании Иван Дьяков, секретарь крайкома, распорядился демонтировать импортное оборудование на пивных заводах, приспасабливая их технологию для выпуска соков. Краснодар остался без пива. Дьякова перевели в Астрахань с повышением. На Кубани исчезли соки.
Председателя Совета Министров удивляли дарами Кубани, а он не удосужился трезво разобраться с положением дел в регионе.
Руководители края обманули не только главу правительства в свое удовольствие, но и обокрали народ. Поставки продовольствия из края увеличивались из квартала в квартал. На Кубани же изобилие… В этом убедился высокий гость.
Не сложился премьер супердержавы из Николая Ивановича. В этом ему помог Горбачев и набросившаяся на него свора «демократов», доведшая его до инфаркта. Сам он не заявил о себе, слепо поддерживал перестройку, наивно рассуждал о необязательности министров, не раз подводивших его. И все же он оказался пророчески прав, заявив, что «вы еще вспомните это правительство…»
46
После встречи с Геннадием Ивановичем Ольга настраивала себя на спокойный лад, как будто бы ничего и не
произошло. Приветливо улыбалась сослуживцам, пока ее взгляд не задержался на миниатюрном портрете Лермонтова на ее столе, подаренном Гришановым. Печальные глаза поэта укоризненно смотрели на нее и о многом ей напоминали. Она словно услышала при этом слова, которые Геннадий Иванович давно хотел ей сказать.
«Я тешу себя какой-то надеждой, чтобы с помощью этой уловки устоять в несправедливой судьбе». А Ольга не раз ему говорила: «Я не хочу, чтоб мир узнал нашу таинственную повесть…»