Крик в ночи

Ридигер Владимир

Взгляд Новикова остановился на мобильном телефоне:

— И твои дела, вижу, пошли в гору… Значит, выпить есть за что! Кстати, минут через пять подлетит Вовчик, Катька…

— Катя?

— А что ты вылупился?

— Да ничего…

— За сюжетом не поспеваешь?

Войдя в квартиру вместе с Катей, Вовчик демонстративно облапил девушку.

— Всегда на стреме! — гаркнул он. — Привет депутату и его скромному почитателю!

— Скромному? — съязвил Савелий. — Видал у подъезда новую тачку?

— Ну?

— А ты говоришь — скромному. Придется мне как

депутату заняться небольшим расследованием доходов одного господина. И если обнаружится, что доходы нетрудовые…

Филдин не сводил глаз с Кати. Значит, она опять с ними, опять в унижении и грязи. А виноват в этом только он. Больше никто. Сейчас ему кажется, что он по-настоящему ее любит. Кажется или на самом деле любит? Она красива какой-то удивительной внутренней красотой. Что может быть общего между ней и этими подонками, для которых нет ничего святого? Зачем себя обманывать — ведь он сам толкнул ее обратно к ним. Он унизил и растоптал ее так, как никто другой, как не топтали даже эти кабаны. Он разорвал ее душу, и вряд ли кто-нибудь когда-нибудь вернет ей веру в людей, в себя, вообще, во что-то…

— И напьюсь же я сегодня! — воскликнула Катя.

Боже праведный… Это «и напьюсь же я сегодня!» — из его давнишнего сна. Кажется, про Софочку, про такую же милую и чистую душой девушку, возникшую в его воображении, чтобы уйти раз и навсегда…

— Теперь я буду защищать интересы нашего забитого народа, — то ли в шутку, то ли всерьез заявил Савелий Новиков, разливая водку.

— Что тебе мешало защищать его интересы раньше? — спросила Катя.

— Раньше… Может, мне не хватало уверенности в жизни, — опорожнив стопку, ответил депутат. — Кем я был? Забитым до смерти сапогами совдепии зеком, без прав на будущее. Только благодаря братве я и вырос похожим на этих надутых фазанов, вместе с которыми мне теперь восседать в Госдуме. Я стану элегантен, как рояль! В моих мыслях появится много свежего и прогрессивного — народ это любит. Я буду драть глотку не хуже, если не лучше, чем все тамошние крикуны и холеные демократики. Буду раскланиваться с умными учеными девками — такими же блядовитыми, как их идейные покровители. Вообще, сделаюсь в доску своим, рубахой-парнем, готовым выполнить любой хорошо оплаченный заказ.

— В натуре, Сава, ты о чем? — промычал Вовчик. — Зачем нам мокруха?

— Он догадливый, — стукнув по плечу друга, сказал Новиков. — Ни к чему пачкать свои аристократические пальцы в каком-то дерьме. Пускай сами пачкают!

Савелий подбоченился и задал в пустоту вопрос:

— Почему бы нет? Не боги обжигают горшки, — еще ой как поработаем. Теперь мы в одном купе!

«Каким образом они сюда вошли? — думал Дмитрий. — Предположим, Катя дала мой адрес. А дальше?»

— За милых дам! — провозгласил Вовчик.

«Теперь Савелий депутат… — продолжал рассуждать Филдин. — Ему как раз и необходима депутатская неприкосновенность. В России отныне можно купить все — вплоть до неприкосновенности. Впрочем, только ли в России?»

Когда веселье было в самом разгаре и опьяневший Савелий полез целоваться с Вовчиком, Катя пригласила Дмитрия

на кухню покурить. Держалась она просто, хоть и было заметно, что под алкоголем. Разговор поначалу не клеился, носил общий характер, затем перешел на отца Алексея, но… думали они об одном. Это было понятно между слов, по мимолетным быстрым взглядам, которыми они как бы невзначай обменивались.

— Катя… — начал Дмитрий, — я… не знаю, что на меня тогда нашло.

— Когда? — казалось, она его подзадоривает.

— Ты же прекрасно понимаешь, о чем я. Моя вина…

— Брось, Дима. Похоже, ты чем-то расстроен? Послушай меня: ты ни в чем, понимаешь, ни в чем не виноват, если имеешь в виду нашу последнюю встречу. Ты ведь это подразумеваешь?

— Именно это.

— Вот и хорошо. Я серьезно — все с твоей стороны было правильно и обосновано. И дело здесь вовсе не в тебе.

— А в ком?

— Только во мне, — Катя глубоко затянулась сигаретой. — Однажды ступив на т. н. дурной путь, я прекрасно отдавала себе отчет в том, чем это чревато для моей будущей личной жизни. Даже полюби я святого ангела, уж не говоря о замужестве, меня мучили бы угрызения совести — достойна ли я лучшей участи? Ответ один: не достойна, потому что знала, на что идешь. Поверь, то, что между нами случилось… в общем, морально я к этому была вполне готова…

— Нет! Я видел твои слезы.

— Мои слезы? Наверно, как всегда, подвела тушь для ресниц. Дело привычное.

— Нет, Катя… Нет.

— Но даже, если нет. Что это меняет? Для меня — ничего.

— А для меня — многое.

— Вот как? Что же, объясни?

Филдин посмотрел ей в глаза:

— Я тебя люблю, Катя.

Отведя взгляд, девушка тихо произнесла:

— Меня многие любят.

— А по-настоящему только я, — сказал Дмитрий. — Ты мне веришь?

Неожиданно она расхохоталась, истерично и как-то искусственно:

— Только ты… по-настоящему?! Извини, смешно стало…

— Я тебя люблю такой, какая ты есть.

На кухню ввалились Вовчик и Савелий.

— О чем чирикаете, голубки?! — завопили они. — Почто нас кинули одних?

— Я люблю тебя, Катя, — громко повторил Дмитрий.

Савелий скривил рожу:

— Что-то не врублюсь, кому здесь признаются в любви?

Нарочито тяжко вздохнув, Вовчик хихикнул:

— Куда тебе, народному депутату, врубаться? Ты теперь думай о народе, о борьбе с проституцией.

— Спасибо, братан, — в тон ему ответил Новиков. — Знаешь, как я искореню это зло?

— Расскажи!

Савелий стал шептать Вовчику на ухо, тот поначалу разинул рот, затем дико захохотал. Не выдержал и депутат — присоединился к приятелю.

Катя стояла бледная, хмель мигом улетучился с ее облика. Она глядела в пол, прикусив губу.

Как будто чем-то острым резануло Филдина. Не помня себя, он кинулся на гостей, но, споткнувшись о подножку Вовчика, больно растянулся на полу прямо перед ботинками Савелия. Один ботинок приподнялся, размахнулся и сильно ударил Дмитрия в висок. Второй удар пришелся по лбу. Третий удар Филдин не чувствовал — сознание замутилось и померкло…