Крик в ночи
Шрифт:
— И что же Алерт?
— Кажется, успокоилась. Мы ведь давно знаем друг друга.
«Давние знакомства не есть гарантия спокойствия» — пришло на ум Линде. А что, собственно, гарантировано в этом мире? Пожалуй, кроме смерти — ничего.
— Мне бы очень хотелось, — вкрадчиво начал Коллинз, — чтобы все, что вам известно по данной операции, не вышло за пределы этого кабинета.
— Вы мне не доверяете?
Он возмутился:
— Полноте! Какие глупости. Но… всякое случается — неосторожное слово, полунамек. Ведь для чего, собственно, нами была затеяна эта бесовская игра, где алчность русских нуворишей станет их битой картой? Россия, кто бы там ни правил, так и останется страной загубленного, никчемного народа. И это необходимо постоянно вдалбливать всем: и Европе, и Америке, и Японии, и Китаю и… Вы меня понимаете? Надо, чтобы все мировое сообщество постоянно помнило
— Благодарю, нет.
— Сравните наш цивилизованный капитализм и русский, — Коллинз сделал глоток из огромного бокала, где на дне плескался горячительный напиток. — Здесь, в Штатах, — ум и трудолюбие, помноженные на огромный интеллектуальный потенциал. А в России? Беспредельное воровство из государственного кармана, на котором посредственные личности сказочно обогащаются. А многие миллионы зомбированных совковых людей радуются, словно младенцы, когда им вовремя бросают положенную кость — нищенскую зарплату. В Америке рабство было уничтожено на корню, в России — продолжает наращивать обороты. Если и можно любить Россию, то, как больного, умственно отсталого ребенка, который доверчив и беззащитен.
Он сделал еще один глоток из бокала:
— Ленин не видел иного выхода для русских, чем твердая диктатура и нэп. Это был величайший ум! Сталин просто уничтожал свой народ (самостоятельно и с помощью Гитлера) как неполноценный, — здесь проявился его холодный рационализм: меньше ртов, больше еды. А теперь? Вакханалия и хаос, сдобренные бесконечной пустой болтовней о демократии.
Линда, порядком уставшая от рассуждений шефа, подумала, что, окажись сейчас на месте Коллинза покойный Уикли, он говорил бы слово в слово то же самое. Как все они схожи, эти представительные мужчины, в стремлении умно резонерствовать, обобщать и делать прогнозы.
— О чем вы думаете? — спросил Коллинз и, не дождавшись ответа, предложил: — Не пообедать ли нам сегодня вместе?
«Значит, вот оно как, — горько усмехнулась про себя Линда. — Сэм Уикли возвращается в образе Эдварда Коллинза?»
Отобедав в престижном ресторане «Ритц», Коллинз, как галантный кавалер, подвез Линду до дверей ее дома и, получив от дамы недвусмысленный намек на продолжение дружбы… но в дальнейшем, с сожалением раскланялся.
…В который раз набрав номер телефона московской квартиры Филдса, Линда услышала знакомое: «Аппарат абонента выключен или находится вне видимости связи». Что ж, шансы Коллинза стать ее очередным любовником, похоже, возрастают…
Вторую неделю ныла шея и синяки, оставленные башмаком Савелия Новикова. Его консультировал известный профессор-невропатолог, а за ушибами наблюдал не менее известный профессор-травматолог.
На следующий же день, как только банкир после побоев перебрался с помощью неизвестных людей в свое шикарное жилище, к нему пожаловали Савелий Новиков и Вовчик с тысячью извинениями за кухонный инцидент. Депутат Госдумы просто не находил себе места от стыда и волнения, часто смолил «косячок» и шумно дышал. Вовчик разве что не ползал на коленях, умоляя простить двух напившихся дураков. Оба передали горячие приветы от Кати, которая не смогла приехать, и высказали мнение, что лучшей жены для бизнесмена не сыскать. Уходя, они заверили господина Румберга, что готовы лоббировать его интересы в Госдуме, если таковые возникнут, а так же оставили скромный денежный подарок (двадцать пять тысяч долларов) на мелкие расходы. Таким образом, неловкость была сглажена.
Травмированного ежедневно навещали специалисты совершенно разного профиля: одни посвящали его в суть банковских операций, другие занимались развитием деловой речи, третьи работали над новым имиджем восходящей финансовой фигуры, четвертые прививали психологию безупречной респектабельности. Все это было для него ново, интересно и поучительно. Ему постоянно вдалбливали: человек обретает уверенность в себе при наличии трех факторов — денег, денег и еще раз денег. Все остальное покупается на те же самые деньги. И даже любовь? На столь наивный вопрос пятидесятилетнего господина специалисты просто улыбались или отшучивались — это не входило в их компетенцию.
Как-то наведался генерал Воробьев. Он шумно обнял Румберга, по-простецки распил с ним бутылочку и заметил, что если
На вопрос Румберга, куда подевался Вездесущинский, генерал ответил в том смысле, что нет надобности вообще о нем вспоминать — свое отпахал. Причем, не самым лучшим образом. Ошибки в нашем деле, какими бы они ни были, так или иначе приводят к отрицательному результату.
Вспомнив разговор с Питером и его более чем прозрачные намеки на явную привязку к данной операции, Румберг осторожно прощупал Воробьева на предмет причастности иностранных спецслужб. Ответ был категоричен: никаких спецслужб, только ФСК! Ведь, собственно, к чему его, Румберга, готовят? Да еще так основательно? Что, в России мало опытных банкиров, бизнесменов? Как собак нерезаных! С той лишь только разницей, что в отличие от Румберга (нашего Румберга!) они станут заниматься одним единственным делом — набивать собственные карманы. Хоть миллионный оклад им положи, а все норовят запустить свои грязные лапы в чужой сейф. Государственный, разумеется. Нет! Нужны не столько грамотные, сколько честные люди, способные наладить финансовую деятельность без оглядки на коньюнктуру и политику, по прямому назначению. В этом и будет заключаться основа работы новой структуры. Можно, конечно, прибегнув к языку газетчиков, назвать создаваемый банк неким промежуточным инструментом отмывания чьих-то денег. Но если Румберг повнимательнее взглянет на фамилии своих будущих клиентов, то… всякие вопросы, без сомнения, отпадут. Только одно имя этих людей является стопроцентной гарантией безопасности и спокойствия для деятельности любой коммерческой организации. Разумеется, не все фамилии будут раскрыты по понятным причинам. Суть в другом: работать нужно абсолютно спокойно, возможные варианты просчитаны вдоль и поперек. Конечно, учесть абсолютно все — непросто. А родные мозги? Ими необходимо постоянно шевелить, — деньги платят немалые. Помощь ФСК, если что не так, будет сверхоперативная. Господин Румберг может положиться на мастерство и опыт своих друзей. Сейчас нужно решить еще один важный и неотложный вопрос — подобрать нормальную спокойную бабу. Жену, иными словами. Чтобы понимала, любила, прощала. И чтобы в высоких кругах могла производить благоприятное впечатление. Думали тут о… Катерине. Да, да, службу знаем. Думали… но, как ни крути, — проститутка. Не самый надежный вариант, хоть девка эффектная и неглупая. Если выбирать баб из картотеки ФСК — могут продать. Раз продались нам, значит, и другим продадутся. Да и привыкать новоиспеченному банкиру следует не к незнакомой бабе, а в первую очередь к своей новой роли. Вот тут и возникла проблема. Но, известно, безвыходных ситуаций не бывает. Нашлась нормальная, красивая, умная, любящая. Причем, любящая не понаслышке, а, как говорится, по старой памяти. Кто такая? А это — сюрприз…
Воробьев позвонил по мобильному и бросил одно слово: «Давай!»
Не прошло и пяти минут, как перед собеседниками будто бы сошла из модного журнала томная красавица-фотомодель. Румберг всматривался в столь узнаваемые знакомые черты и… не верил своим глазам. — Полина!! Просто чудеса, да и только! Сколько тонкого вкуса, изящества, благородства, шарма!
Девушка не сводила с него глаз, но взгляд ее не был вызывающим, — в нем сквозила и легкая грусть, и тихая радость и, что приятно поразило Румберга, уверенность в себе.
— Здравствуй, Виктор, — произнесла Полина. — Как ты себя чувствуешь?
Виктор… Прозвучало непривычно, словно она обратилась к кому-то другому.
Генерал вдруг вспомнил, что его ждут неотложные дела и быстро распрощался, многозначительно прищурив левый глаз.
Первые минуты они молчали, не зная, с чего начать разговор. Потом беседа потекла сама собой, о всяких пустяках, о Москве, затем перекинулась на инфляцию, политику, новости культуры. Полина интересовалась, не забросил ли он свое писательское творчество, просила почитать рукопись. Их общение могло походить на все что угодно, только не на супружескую воркотню. Мешала непонятная скованность, внутреннее напряжение. Затем Полина неожиданно встала, извинилась за свой глупый звонок и, чмокнув Румберга в щеку, уехала, как она выразилась, «в краткосрочную командировку», вконец озадачив новоиспеченного финансиста. Странно как-то — взяла и уехала… Тут же позвонил Воробьев: «Все в порядке?.. Уехала? Ну, это нормально, не придавай значения. Тебе сейчас надо трудиться над собой. Еще успеете накувыркаться…».