Криптография и свобода
Шрифт:
Но все же основная работа в Теоретическом отделе была с карандашом и бумагой. Строгие математические факты, доказанные теоремы и вытекающие из них оценки стойкости шифров – вот та продукция, которая требовалась от теоретиков. Разобраться с криптосхемой, вникнуть во все ее особенности, сильные и слабые стороны, а затем попытаться взглянуть на нее по-новому, свежим взглядом, с другой стороны. Этого уже нельзя прописать ни в каких инструкциях и приказах, это процесс творческий, решение может прийти неожиданно и внезапно, а можно и «зациклиться», гонять взад-вперед одни и те же идеи, не двигаясь с места. И вот тут важна обстановка, та атмосфера, в которой приходится работать теоретику. «Сидя все время на рабочем месте, работать по-настоящему невозможно» – такими словами меня встретили в отделе. Собрав полсотни математиков в одном месте, установив жесткий режим работы: с 9 до 6 вечера, невозможно добиться от них свежих идей. Очень часто
Приход на работу – ровно в 9.00. Ежедневный обход контролера: все ли реально присутствуют на своих рабочих местах? Первые два часа, до 11.00 – творческое время. Все всегда дружно пытались договориться: ну давайте хоть первые два часа, пока голова еще свежая, никто никого не будет дергать, пусть будет возможность хоть немного спокойно поработать. Все эти благие намерения про творческое время быстро забывались, верх брали повседневные житейские проблемы: распределение продуктовых заказов, сдача партийных и комсомольских взносов, обсуждение бурных дебатов на последнем партсобрании, слухи о возможных новых назначениях и перемещениях людей и многое, многое другое в том же духе. Ровно в 11 – пятнадцатиминутная физкультурная пауза, которую, по традиции, в первые годы моего пребывания в отделе использовали под шахматные блиц-партии, а позже, после появления персональных компьютеров, – под компьютерные игры. Ожидание обеда, и обед в столовой, после которой многие вознаграждались хроническим гастритом. Военная часть, столовую обслуживали солдаты из местной роты охраны, практически никаких контролеров, интеллигентная обслуживаемая публика, которая не будет поднимать скандала из-за некачественной пищи. Примерно через год я пришел к твердому убеждению: а ну ее в болото! Проще приносить из дома бутерброды и термосы с горячим бульоном, чем добровольно, за свои деньги, загибаться в этой травиловке.
Ну а после обеда – мучительное ожидание конца рабочего дня. Как же медленно ползет время! Все проблемы уже обсуждены и переговорены с утра, все мысли в голове начисто перебиваются буйным обедом в желудке, перед тобой раскрытая тетрадь, гора предыдущих отчетов и часа четыре времени, оставшегося до финального свистка. Самое ненавистное время, ни разу ничего путного за это время мне в голову не приходило. И так каждый день, одно и то же, за редкими исключениями. Тоже ведь своеобразная школа выживания, в которой самое главное – не опуститься до уровня, когда эти повседневные проблемы вытолкнут все остальное из головы, когда забудешь о своем образовании, квалификации, призвании, займешься одной общественной или партийной работой, превратишься в заурядного сплетника и пустомелю из курилки.
Довольно быстро я понял, что такой образ жизни – не по мне, хотелось живой, интересной работы, хотелось видеть реальные результаты своей работы, которые можно выразить не только абстрактными теоремами, а чем-то иным, более приземленным, более понятным, более очевидным. Чтобы критериями успешного завершения работы были не одобрительные слова даже такого авторитетного человека, как Степанов, а что-то другое, тоже простое и понятное практически любому. У авиаконструктора, например, есть такие критерии: если его самолет успешно прошел летные испытания, значит он все сделал правильно, если у агронома вырос хороший урожай, значит он тоже сделал все верно. Да в том же 16 управлении, если вскрыли шифр, прочитали открытый текст – безусловный успех, заслуженная награда. Но в Теоретическом отделе 8 управления КГБ таких критериев чаще всего не было, случаи, когда удавалось «колонуть» какой-то свой действующий шифр были, во-первых, крайне редки, а, во-вторых, расколоть шифр с помощью абстрактного его анализа – это одно, а реально прочитать шифрованную переписку – это совсем другое. Отдел плодил кучи отчетов, статей в закрытые научно-технические сборники, проводил массу фундаментальных и прогнозных исследований, казалось, что собранные в одном месте сильные математики способны предложить новые оригинальные идеи, которые будут конкурентоспособны с последними американскими достижениями в криптографии. Но часто приходилось слышать такие речи:
– На самом деле мы здесь в резерве, на случай непредвиденных обстоятельств. А все эти теоремы – это так, чтобы не было скучно сидеть.
В триаде «специалист-офицер-чиновник» далеко не очевидно, что специалиста надо было ставить на первое место.
Но все же основное мое впечатление от времени, проведенном в отделе у Степанова – это очень сильный коллектив, в котором есть общепризнанный лидер, а у большинства сотрудников есть желание походить на такого лидера, достичь его уровня, составить ему конкуренцию. Такого коллектива мне, к сожалению, за всю последующую жизнь встречать больше не довелось. И любой молодой выпускник 4 факультета, попадая к Степанову, невольно впитывал в себя такие качества, как строгая логика в рассуждениях, подчинение их какой-то определенной цели, умение сразу же отличить реальные аргументы от пустой фразеологии, оценка человека по реальным результатам его деятельности. И эта степановская школа оказалась очень полезной во всей моей дальнейшей биографии, а прошедших ее людей потом приходилось встречать в таких организациях, как Газпром и Сбербанк.
Глава 3. Оперативные наряды
В 1980 году на Москву надвигалось не стихийное, а заранее задуманное бедствие – летняя Олимпиада.
Появилась эта рожа – сразу стало все дороже.
Так в народе окрестили забавного олимпийского мишку, эмблему XX летних Олимпийских Игр. Любое мероприятие, раздуваемое советской пропагандой, вызывало настороженное отношение, а Олимпиада рекламировалась со всей удалью и прытью. Все традиционные советские массовые шоу, типа парадов на Красной площади и съездов КПСС уже приелись, не вызывали никаких эмоций, стали привычными спектаклями. А здесь впервые международное событие такого масштаба, призванное показать достижения развитого социализма (большей частью фиктивные), авторитет и признание ведущей роли СССР в мире (держащиеся исключительно на страхе перед ракетами и танками). Политическое событие, впервые Олимпиада проходит в социалистическом государстве, где расцвели свобода и демократия, нет эксплуатации и насилия (а также товаров в магазинах). Накануне Олимпиады в центральном клубе КГБ СССР лектор на полном серьезе около двух часов сравнивал перед офицерами КГБ условия жизни в США и СССР. Их зарплаты в 3000-5000 $ – это ничто, блеф, мистика, все деньги уходят на налоги, оплату жилья, медицину, да и вообще жизнь в Штатах невыносима, в два счета могут ограбить и убить. То ли дело в СССР, тишь да гладь, да божья благодать, живи себе и радуйся на свою зарплату, в 10 раз меньшую, чем в США.
Не могу сказать, что в то время подобные байки вызывали ярость. Нет, скорее полное равнодушие, собачка лает – ветер относит, провели мероприятие, поставили галочку в отчете – всем хорошо, и лектору и его слушателям. Коммунистическая система казалась вечной, ну подумаешь, дошли лидеры до старческого маразма, «сосиськи сраные» вместо «социалистические страны» произносят, нечего забивать себе этим голову. Все равно ничего не изменишь, а к тому же есть хорошее образование, работа, кусок хлеба, живешь как все, может даже в чем-то чуть-чуть лучше. Пусть все катится и дальше по наезженной колее, пока молодой, полон сил, энергии, чего думать о каких-то абстрактных проблемах и противоречиях. Пускай врут и дальше все эти лектора и пропагандисты, политинформаторы и агитаторы, мне от этого ни холодно, ни жарко.
Точно так же, в то время практически безразлично, отнеслось большинство народа к вводу советских войск в Афганистан в декабре 1979 года. Солдаты отправились защищать какую-то там апрельскую революцию, дело святое, или мы, или американцы – вот типичные настроения тех лет. Гораздо интереснее было наблюдать за всей затеей с Олимпиадой.
А Афганистан отразился на Московской Олимпиаде самым прямым образом. Американцы и их союзники, в знак протеста против ввода советских войск в Афганистан, призвали к бойкоту Олимпиады. Шоу грозило стать урезанным, неполноценным, неким немного расширенным вариантом спартакиады народов СССР. На пропаганду и агитацию были брошены все силы, в журналах публиковались карты боев, в которых страны, присоединившиеся к бойкоту Московской Олимпиады, закрашивались черным цветом, а обещающие приехать – красным.
На обеспечение проведения Московской Олимпиады были мобилизованы все без исключения сотрудники КГБ. Это называлось оперативный наряд. Главное – не допустить какой-нибудь провокации, под которой понимали в первую очередь антисоветские лозунги, митинги и демонстрации. «СССР – вон из Афганистана» – самый что ни на есть антисоветский лозунг, возмущенные советские граждане (капитаны да майоры) должны были сразу же дать ему решительный отпор и быстро доказать всему миру, что Советский Союз – самая миролюбивая страна в мире.
Не стало исключением и 8 ГУ КГБ СССР. Но польза от яйцеголовых, как от оперативников, была практически нулевая, поэтому большая часть сотрудников нашего отдела всю Олимпиаду провела на стадионе в Лужниках. Солнце всходит и заходит…, а болельщики – все те же.
Мне, к сожалению или к счастью, не довелось сидеть до посинения на стадионе. Небольшую группу сотрудников нашего отдела направили «на обеспечение безопасности и порядка» в гостиницу «Космос», куда съехалось множество иностранных туристов.