Крисп Видесский
Шрифт:
– Это у тебя называется прощением – мучить беззащитного? осведомился Крисп.
– Н-нет, ваше величество, – выдавил солдат. – П-просто… веселимся.
– Ты – может быть, а этот парень – вряд ли. – Крисп еще раз пнул мерзавца, уже не так сильно. Тот хрюкнул, но снес обиду безропотно. – Или тебе это понравилось? – осведомился император.
– Нет, ваше величество. – Наглый со слабыми, солдат готов был пресмыкаться перед любым, чья власть превосходила его собственную.
– Ладно же. Если хочешь получить снисхождение, или заслужить, научись оказывать его сам. Прочь
Если кто-то и сомневался, то оставил свои мысли при себе. Гнев Автократора превратил шумное веселье в опасливую тишину.
– Благослови вас Фос, ваше величество. – Слова несчастного пленника разнеслись по всему лагерю. – Это поступок императора.
Несколько халогаев согласно заворчали.
– Раз уж я взялся за дело, то должен работать хорошо, ответил Крисп, взглянув на пленника. – Почему ты сражался против меня?
– Я родом с земель Петрония. Он мой хозяин. Нами он всегда управлял хорошо; я решил, что и для империи он будет не хуже. Пленник задумчиво покосился на Криспа. – Я и сейчас не откажусь от своих слов, но теперь мне кажется, что Петроний такой не один.
– Надеюсь. – «Интересно, – подумал Крисп, – сколько людей в империи способны были бы мудро ею править, очутись они на троне?» Раньше ему эта мысль в голову не приходила. Наверное, немало, решил он. Но раз эта работа выпала ему, другим он ее не отдаст.
– В чем дело, твое величество? – спросил Нарвикка. – По хмурому лбу сужу, мысли тревожные обуревают тебя.
– Да нет. – Крисп, смеясь, объяснил, в чем дело.
– Почитай себя счастливым, – серьезно ответил Нарвикка. – Из всех этих возможных Автократоров только Петроний носит наперекор тебе красные сапоги.
– Одного Петрония в них и то много. – Крисп развернулся было, направляясь к шатру, и вдруг остановился. По лицу его расползлась хитрая ухмылка. – И, кажется, я знаю, как его из них выкинуть. Трокунд! – окликнул он.
Чародей подбежал к нему.
– Чем могу служить вашему величеству? – спросил он, кланяясь.
Крисп объяснил, чем Трокунд может ему служить, и обеспокоенно спросил:
– Это ведь не боевая магия?
Трокунд в раздумье прикрыл тяжелые веки.
– Вероятно, нет, – ответил он наконец. – И даже если самого Петрония ограждают чародейские защиты – а я в этом уверен кому придет в голову защищать его сапоги? Тем более, – добавил он, улыбаясь Криспу в ответ, – что мы не причиним им никакого вреда.
– Воистину так, – согласился Крисп, – в отличие, если бог благой и премудрый позволит, от Петрония.
Глава 5
Петроний, по своему обыкновению, проснулся с рассветом. Спина и плечи его ныли; за долгие годы, что он спал на мягких перинах не только в городе Видессе, но и в поле, – тело его отвыкло от постелей в виде раскатанного одеяла. Ему повезло больше, чем большинству оставшихся его соратников, – у него остался
– Крисп! – В устах Петрония это имя превратилось в проклятие.
Проклинал он и себя – за то, что сначала взял Криспа к себе на службу, а потом представил Анфиму.
Он вообразить себе не мог, что влияние Криспа на его племянника сравняется с его собственным, – пока однажды не обнаружил себя бритоголовым монахом в обители святого Скирия. Петроний машинально пригладил волосы. Только теперь, почти через год после побега, поросль на его голове была вновь достойна мужчины.
Он представить себе не мог, что Крисп осмелится захватить трон или, захватив, сохранить за собой, – он был уверен, что вся империя соберется под его знамена. Но все оказалось иначе.
Петроний проклял себя еще раз – за то, что оставил толстого дурака Маммиана на ключевой, как оказалось, позиции.
И вместе с этим толстым дураком Крисп разбил его дважды – и уж этого, видит благой бог, Петроний не мог представить себе даже в кошмарном сне! Только теперь, едва ли не слишком поздно, до бывшего Севастократора начало доходить, насколько же он недооценил Криспа и его умение управлять людьми.
Петроний сжал кулаки.
– Нет, Фосом клянусь, еще не поздно! – произнес он вслух.
Он встал, употребил по назначению ночной горшок – наверное, последний во всей армии – и облачился в императорские одежды.
Вид предводителя в одеяниях, принадлежащих ему по праву, вселит в войско боевой дух, – решил он.
Пригнувшись, он вышел из шатра, подошел к привязанному рядом коню и вскочил в седло. Это наполнило его гордостью – пусть ему почти шестьдесят, но он еще всадник! Петроний сардонически усмехнулся, вспомнив Гнатия, дрожавшего от страха на любой скотине ростом повыше мула.
Но по мере того, как Петроний объезжал лагерь, улыбка его таяла.
Многие годы он учился определять настроение войска, и то, что он видел сейчас, ему совсем не нравилось. Солдаты были беспокойны, обескуражены; они боялись глянуть ему в глаза – очень дурной знак. А когда один из солдат все же осмелился повернуться к нему, взгляд его понравился Петронию еще меньше.
– Что выпучился, лед тебя побери? – рявкнул он.
Рядовому явно было страшновато отвечать в одиночку.
– П-прошу прощения вашего величества, но почему ваше величество надели черные сапоги к мантии и короне?
– Ты с ума сошел? – Петроний вытащил из стремени левую ногу и пнул ею воздух. – Этот сапог цвета задницы после доброго дня скачки.
– Еще раз прошу прощения вашего величества, но по мне, так он черный. И правый – тоже, ваше величество. Лед меня побери, если я лгу.
– Ты хочешь сказать, что я черного от красного отличить не могу? – опасным голосом осведомился Петроний. Он вновь оглядел оба сапога – самый что ни на есть алый цвет, тот самый, что полагалось носить императорам. Петроний видел такие сапоги на своем отце, брате и племяннике; их оттенок был знаком ему, как собственная ладонь, – не лицо, ибо в зеркало он не заглядывал месяцами.