Крисп Видесский
Шрифт:
– Хвастун, – ответила она, не отрывая от него глаз. Потом взгляд опустился, а брови взлетели. – Это еще что? – Она протянула руку, пощупать, что это там. Это последовало примеру бровей.
– Не подождет вторая часть доказательства, пока мы не доберемся до спальни? – осведомилась Дара, прежде чем они вернулись к прерванному занятию. – Там будет удобнее.
– Верно, – согласился Крисп. – Почему бы нет?
Преимущество императорских одеяний состояло в том, что снимались – а в данном случае надевались – они легко и быстро. Основной
Крестьяне работали в рубашках и штанах. Крисп поежился, представив, как он загоняет зимой овец, а ледяной ветер свищет под туникой и покусывает за срамные места.
Но сейчас это не было проблемой. Служанки улыбались, видя, что Крисп и Дара направляются в спальню рука об руку. Крисп старался не обращать на улыбки внимания. Он уже почти примирился с тем, что его личная жизнь быстро становится достоянием общественности. Не скованному предрассудками Анфиму это было легко, а вот Криспа порой нервировало. Особенно мысль, что слуги ведут счет.
Когда они вновь оказались за надежно запертой дверью, мелочи перестали беспокоить императора. Он вновь сбросил тунику, помог раздеться Даре. Они легли вместе. Теперь они занимались любовью медленнее, не столь яростно, с поцелуями и ласками, сплетаясь и расплетаясь, растягивая наслаждение.
– Наверное, когда мы двинемся на север, – сказал Крисп после, – я возьму с собой твоего отца.
Дара расхохоталась.
– Если ты ради меня – не надо. Вряд ли я смогу представить себе – или получить – более надежное доказательство твоей любви. – Ее пальцы скользнули по его телу. – Или могу?
– Боюсь, что с этим подтверждением тебе придется подождать, вздохнул Крисп.
Дара фыркнула, сжала доказательный орган почти до боли, потом, внезапно посерьезнев, села.
– Знаешь, я подумала… это хорошая мысль, насчет моего отца.
Если он останется в городе в твое отсутствие, то может и позабыть, кому на самом деле принадлежит корона.
– Это я уже понял, – ответил Крисп. – Он способный человек способный, помимо всего прочего, быть себе на уме. Может, это оттого, что он с западной границы. Среди горожан, сколько я могу судить, это редкость. Здесь каждый готов выдать все, что знает, чтобы показаться важной персоной.
– Ты всегда мог хранить тайны, – заметила Дара. Крисп не мог не кивнуть: об этом свидетельствовала та самая кровать, на которой они лежали. – Почему это удивляет тебя в других?
– Я не сказал, что удивлен. – Крисп помолчал, пытаясь высказать то, что чувствует. – Мне это было легче. На меня все смотрели сверху вниз. Долго не принимали всерьез – по-моему, Петроний не принимал меня всерьез, пока под стенами Антигоноса не показались осадные машины. Но твоего отца он знал много лет и доверял ему полностью до той самой минуты, когда тот перешел на мою сторону.
– Отец всегда был скрытен, – сказала Дара. – Он может… удивлять.
– Верю. – Крисп не хотел, чтобы Ризульф
– Что-то случилось? – озабоченно спросила Дара. – Обычно ты не грустишь после этого.
– Я… я не о том. Просто хотелось бы чаще выкраивать минуты, когда не надо беспокоиться обо всем, что творится во дворце, и в городе, и в империи, и во всех соседних землях – и во всех землях, соседних с ними, благим богом клянусь! – добавил Крисп, припомнив, что об Арваше Черном Плаще он услыхал впервые, когда тот разорил Татагуш, далеко к северо-западу от границ Видесса.
– Ты можешь поступать, как Анфим, – заметила Дара. – Не брать в голову.
– И посмотри, где сейчас Анфим – и где из-за него империя, ответил Крисп. – Нет, так уж я устроен – волнуюсь обо всем, что того заслуживает.
– И обо всем остальном заодно, – лукаво добавила Дара.
Крисп невесело хохотнул, признавая долю правды в этой шутке.
– Только подумай, от скольких неприятностей я избавил бы себя, если бы знал заранее, что Гнатий поможет Петронию бежать из монастыря. Как оказалось, я и Петрония избавил бы от горя.
Дара покачала головой.
– Нет. Он жил ради власти; не ради видимости, а ради власти самой. Ты это видел. Ты оставил бы его жить монахом, но он скорее умер бы, чем согласился – и умер.
Подумав, Крисп понял, что она права.
– Я на его месте побрил бы голову и ушел из мира.
– Даже оставив женщин? – ехидно осведомилась Дара и прижалась к нему.
Крисп сморгнул.
– Кто из нас больше скучал в разлуке – ты или я?
– Не знаю. Меня радует, что мы вообще скучали. Мы вынуждены жить друг с другом; если нам это в радость – тем лучше.
– А в этом что-то есть, – признал Крисп. – Если ты подождешь еще немного, я, пожалуй, представлю еще одно доказательство.
– Да ну? – Дара встала на колени и нагнулась над Криспом. Может быть, я могу скрасить тебе ожидание…
– Может быть… да… – Крисп погладил ее. Черные кудри Дары, как змеи, обвивали его пальцы.
Потом они лежали и глядели, как удлиняются тени – солнце уже клонилось к закату. Наконец голод превозмог лень. Крисп потянулся было к алому шнуру, потом все же накинул тунику. Он, в конце концов, не Анфим.
Дара так же неторопливо оделась.
– Чем займешься после ужина? – спросила она, когда Барсим отправился передавать заказы повару.
– Проведу ночь за военными картами со своим штабом, – ответил Крисп, ради Дары изображая мрачность. На самом деле он ждал этого с нетерпением – не северной кампании, а совещания. До того, как он пришел в город Видесс, он никогда не видел карты.
То, что мир можно запечатлеть на пергаменте, восхищало его неимоверно; то, что на том же пергаменте он может начертить свой будущий путь, давало ему чувство власти воистину императорской.