Критическая точка
Шрифт:
– Не убеждает!
– презрительно фыркает Сидоров.
– Все как-то надуманно, не жизненно... Нет правды характеров, развития сюжета, а нет сюжета, нет и... гонорара!
– Кто бы говорил, Сидоров?!!
– искренне начинает возмущаться Обобщенный друг.
– В конце-то концов, не в деньгах счастье!
– Ага, конечно, - скептично кивает Сидоров.
– Ах, так!
– вдруг свирепеет Обобщенный Друг.
– Ну, если не так, - бодро откликается оклемавшийся Сидоров, - то может как-то иначе: под другим углом, в ином разрезе, в непривычном ракурсе,
– Я-те покажу рак-курс!!! Я-те... новые слова... яркие ощущения... пятый угол...
– У каждого человека должен быть свой угол, пусть даже он и на самом деле всего лишь пятый!
– Ох, как афористично! Ты Сидоров когда наконец сыграешь в ящик станешь жутко знаменитым и цитируемым.
– А раньше никак нельзя?
– Раньше не положено!
– сурово отрезал Обобщенный Друг и раздраженно спросил:
– Так что: будем сюжет развивать или в бирюльки играть?
– Давай играть в бирюльки!
– с надеждой воскликнул Сидоров, преданно заглядывая Обобщенному Другу в глаза.
– Ну, что же, - зловредно хихикнул Обобщенный Друг, - сам напросился. Дуй вперед Сидоров! Но, только заклинаю тебя, не оглядывайся! А впрочем, как хочешь.
ДЕЙСТВИЕ ВСЕ ЕЩЕ ВТОРОЕ
Сцена вторая: Игра в бирюльки
Действующие лица: Сидоров, по лицу которого не всегда можно догадаться, что данное лицо иногда в состоянии действовать; остальные действующие лица - своего лица не имеют, одно из них - голос за кадром, под лицом которого, за кадром скрывается Обобщенное лицо Обобщенного Друга.
"Как хочешь?! Легко сказать: как хочешь!
– раздраженно думал Сидоров целеустремленно шагая к уже опробованной двери с большой медной ручкой. Если бы я еще знал: КАК хочешь!"
– Если бы знал, то наверняка придумал бы новое оправдание, - сказал ехидный голос за кадром, но Сидоров уже успел "дойти до ручки" и не стал оглядываться.
Дверь бесстыдно распахнулась, и Сидоров, споткнувшись о порог, стремительно полетел внутрь...
– Орел наш Сидоров парил, призывно перья растопырив, - противным голосом прокомментировал Голос за Кадром.
Сидоров не ответил. Лежа ничком, лицом в придорожную пыль, Сидоров старался ни о чем не думать.
"Не думать! Не думать! Не думать!!!" - обреченно думал Сидоров.
– Как ты, Сидоров, думаешь?
– спросил Голос за Кадром.
"Обычно молча..."
– ...озимые не померзнут? Зима в этом году наверняка будет суровой.
– Зима в этом году будет!
– неуверенно сказал Сидоров, не вставая. А за зимой возможно придет весна.
– Ага, - глубокомысленно поддакнул Голос за Кадром, - а за весной, скорее всего, наступит лето!
– Не хочу лето!
– капризно сказал Сидоров.
– Хочу чтобы была весна!
– Ну что же, весна, так весна! Ты сам напросился, Сидоров!
"Ну чего он меня постоянно запугивает?!!"
Сидоров быстро, но осторожно поднял голову и увидел, что рядом с ним, действительно, стоит самая настоящая "весна", причем даже не одна, а так: штук семь-восемь, в разных
Одна из "весен" чистила ногти, вторая - перышки, а третья - картошку. Две - вязали, а одна уже ничего не вязала вовсе. Три пели, причем голос был только у одной, но эта одна, как-раз молча смотрела в даль несусветную.
Зато все "весны" элегантно и ненавязчиво пританцовывали. Сначала каждая свой неповторимый танец оскорбленной индивидуальности, но постепенно убыстряя темп, они сплелись в экстазе, имитируя жутковатый хоровод, нечто на подобии остервенелых импровизаций на тему греческого танца "сиртаки", не прекращая при этом: вязать, стирать, жевать, читать, подмигивать, петь, мыть посуду; сорить деньгами, прибирать к рукам, неожиданно исчезать и внезапно появляться, манить и посылать к чертовой матери; пытаться любить, грозить судом и разделом имущества; даря и отнимая одновременно; обжигая огнем, когда от них веяло холодом; заставляя стучать зубами в огне; лишая воли, сил и разума одним взмахом крыла... Силы воли и воли разума... Разума силы и доброй воли... вплоть до истощения... отвращения... ощущения запущения, а так же вплоть до откровенного маразма...
Сидоров с трудом встал, но у него мгновенно закружилась голова, и он чуть не рухнул под стройные ноги стремительно порхающих весен.
– Какая я вся внезапная!
– хором сказали "весны", ни на миг не замедляя исступленно-мятежного хоровода.
– Вся такая непредсказуемая и непредподлежащая!!!
– самозабвенно щебетали порхающие "весны".
– Вы знаете, у некоторых сексуально-активные точки находятся на коленных чашечках, а лично у меня - на кофейных, и не только на чашечках, но и на блюдечках! Хи-хи! Нет-нет, что вы!!! Я совершенно не пью! Ну, разве что по стаканчику...
У Сидорова потихоньку стало рябить в глазах: блондинки, брюнетки, рыжие, саловые, гнедые, чалые, в яблоках...
Весны на секунду отложили: вязание, посуду, картошку и подняли высокие хрустальные бокалы с запотевшими стенками:
– За любовь!
"Чокнуться можно!" - подумал Сидоров.
– Нельзя!
– сказал Противный Голос за Кадром.
– Тебе с ними не положено!
– Почему?
– мрачно спросил Сидоров.
– Посуды на всех не хватит!
– скабрезно хихикнул Голос за Кадром.
– Ничего, я как-нибудь из горлышка, - мучительно сглатывая прошептал Сидоров.
– Фи!!! Как дешево и неэстетично!
– нежно проворковали танцующие весны, постепенно убыстряя свой чарующий бег.
– На ходу, без соответствующей экипировки, сортировки, сервировки и закуски...
Но Сидоров похоже уже закусил удила...
– А гори оно все одним, но большим и синим пламенем!
– в сердцах рявкнул ошалевший Сидоров.
– Ahtung!
– дурным голосом откликнулся Голос за Кадром.
– Pancer! Foiar!!!