Критические статьи, очерки, письма
Шрифт:
(Простите, друг мой, но здесь я прошу позволения открыть скобки.
Эта сосновая шишка имеет вполне определенное значение, так же как и эта волчица или волк, — мне не удалось окончательно установить пол этого бронзового зверя. Вот что рассказывают об этом здешние старушки-пряхи:
Давным-давно, много лет тому назад, задумали жители Ахена построить церковь. Сложились, собрали деньги и приступили к делу. Заложили фундамент, возвели стены, начали плотницкие работы, и в течение шести месяцев в воздухе стоял оглушительный шум топоров, пил и молотков. Но к концу шестого месяца все деньги были истрачены. Воззвали к паломникам, вывесили оловянную кружку у двери церкви, но в ней едва-едва набралось несколько серебряных монет и медяков. Что делать? Собрались отцы города, стали ломать себе головы — думать, рассуждать и советоваться. Рабочие отказывались продолжать
И вот, в то время как они рассуждали обо всем этом, откуда ни возьмись какой-то незнакомец, высокий ростом и недурной лицом.
— Здравствуйте, бюргеры. Что у вас тут случилось? Да вы, я вижу, совсем растерялись? Вас беспокоит история с церковью? Не знаете, как ее закончить? Говорят, вам не хватает денег?
— Прохожий, — говорят советники, — подите-ка вы к черту! Нам нужен по крайней мере миллион золотых.
— Вот он, — говорит незнакомец. И, открыв окно, он показал советникам огромную повозку, стоявшую на площади у входа в ратушу. В нее было впряжено десять пар волов, и охраняли ее двадцать африканских негров, вооруженных до зубов.
Один из бургомистров спустился вниз вместе с незнакомцем, взял наудачу первый попавшийся из мешков, которыми была нагружена повозка, затем оба вернулись в комнату. Мешок опорожнили перед советниками; действительно — он был набит золотыми.
Советники вытаращили глаза и спросили незнакомца:
— Кто же вы, монсеньер?
— Дорогие мои простофили, я тот, у кого есть деньги. Что же вам еще надо? Я живу в Черном лесу, около озера Вильдзее, неподалеку от развалин Хайденштадта, города язычников. Я владею золотыми и серебряными рудниками, по ночам мои руки перебирают груды рубинов. Но вкусы у меня скромные, я все хандрю; целые дни я провожу, глядя, как резвятся вьюны и водяные тритоны в прозрачных водах озера, как растет среди скал Polygonum amphibium. [95] А теперь — довольно вопросов и всякого прочего вздора. Я развязал свой кошелек — пользуйтесь же этим. Вот вам миллион. Хотите вы его?
95
Гречиха земноводная (лат.).
— Черт побери, еще бы! — сказали советники. — Мы сможем достроить нашу церковь.
— Что ж, берите. Но на одном условии.
— На каком же, монсеньер?
— Забирайте весь этот хлам, достраивайте церковь; но взамен обещайте мне первую попавшуюся душу — первую, которая войдет в церковь в тот самый день, когда все колокола, большие и малые, возвестят горожанам о дне освящения церкви.
— Вы — дьявол! — вскричали советники.
— Вы — дураки! — ответил Уриан.
Советники было попятились, дрожа и осеняя себя крестным знамением. Но Уриан был славным малым — он хохотал до упаду, позвякивая новенькими золотыми, и постепенно они успокоились и вступили в переговоры. Ведь дьявол умен — на то он и дьявол.
— В конце концов, — убеждал он их, — ведь теряю на этой сделке только я. Вы получите и миллион и свою церковь. А я — всего-навсего одну душу. Да еще какую, скажите на милость? Невесть какую. Первую попавшуюся. Душу какого-нибудь плута-лицемера, который станет разыгрывать благочестие и, желая показать свое рвение, войдет в церковь первым. Бюргеры, друзья мои, с вашей постройкой все обстоит прекрасно. Чертеж церкви мне нравится. Думаю, что здание будет превосходным. Мне приятно видеть, что ваш архитектор предпочитает свод Монпелье своду на угловых парусах. Я не против нависающих сводов с продолговатым и плавным профилем, но все же я предпочел бы крестовый свод, скошенный и тоже продолговатый. Я одобряю, что здесь он сделал вращающуюся дверь, но не уверен в том, что он правильно рассчитал толщину замкового камня. Как зовут вашего архитектора, простофили? Скажите ему от моего имени, что для того, чтобы хорошо завершить эту дверь, нужны четыре тесаных камня — два пониже и один, замковый, над ними; а четвертый укладывается сверху. Но это не столь важно. А что касается до спуска в подземелье, свод которого сделан в виде палатки, стиль этого свода превосходен, а сам он отлично выложен и подогнан. Да, право, жаль было бы на этом остановиться. Закончить эту церковь необходимо. Итак, куманьки, миллион — вам, душа — мне. Идет?
Так говорил г-н Уриан.
«В конце концов, — подумали бюргеры, — мы еще счастливо отделались; хорошо еще, что он удовлетворился только одной душой. А ведь если бы он пригляделся получше, он мог бы заполучить в нашем городе все души!»
Сделка была заключена, миллион выплачен, Уриан провалился сквозь землю, оттуда, как и полагается, вырвался синий огонек, и два года спустя церковь была выстроена.
Само собой разумеется, что все советники дали друг другу клятву ничего никому не рассказывать, и само собой разумеется, что каждый из них в тот же вечер рассказал обо всем своей жене. Таков уж закон. Выдумали его не бургомистры, но следовали они ему непреложно. Да так, что когда церковь была, наконец, достроена, никто не захотел в нее войти, ибо, благодаря женам бургомистров, секрет был известен всему городу.
Новая забота, притом не меньшая, чем первая. Церковь выстроена, но никто туда ни ногой. Церковь закончена, но она пуста. А кому нужна пустая церковь? Снова собрался совет бургомистров, однако придумать ничего не смог. Призвали епископа из Тонгра, но и он выхода не нашел. Призвали членов капитула, но и они не знали, что делать. Призвали монахов из соседнего монастыря.
— Черт побери, — сказал один из монахов. — Право же, господа, вы ломаете себе голову из-за пустяков. Ведь вы обещали Уриану душу первого, кто переступит порог церкви. Но какого рода должна быть душа, он не сказал. Так вот, уверяю вас, что Уриан — настоящий дурак. Господа, сегодня утром, после долгой облавы, в долине Борсетт был взят живьем волк. Загоните его в церковь. Уриану придется удовлетвориться этим. Правда, это будет всего-навсего волчья душа, но ведь это все же первая попавшаясядуша.
— Браво! — вскричали советники, — вот умный молах.
Назавтра на самой заре заблаговестили все колокола.
— Как! — сказали горожане. — Освящение церкви будет сегодня? Но кто же осмелится войти туда первым? Во всяком случае не я.
— И не я.
— И не я.
— И не я.
Все толпой сбежались к церкви. Совет и капитул в полном составе уже находились у ее дверей. Наконец привезли клетку с волком и по данному сигналу одновременно открыли двери клетки и двери церкви. Волк, испугавшись толпы, увидал пустую церковь и вбежал туда. Уриан уже поджидал, разинув пасть и сладострастно сомкнув веки. Судите же сами, в какое пришел он негодование, когда почувствовал, что глотает волка. Он испустил ужасающий рев и некоторое время носился под сводами церкви, производя громоподобный шум. В конце концов он убрался, обезумев от злости, и на прощанье так ударил ногой по бронзовой двери, что та треснула сверху донизу. Говорят, эту трещину можно увидеть и по сей день.
Бот почему, добавляют почтенные старушки, налево от входа в церковь и поставили бронзовую статую волка, а направо — сосновую шишку; она изображает его бедную душу, которую проглотил одураченный Уриан.
Здесь я расстаюсь с легендой и возвращаюсь к церкви. Должен, однако, вам признаться, что я тщетно искал на двери знаменитую трещину, сделанную ногой дьявола, — мне так и не удалось ее обнаружить. А теперь я закрываю скобки.)
Итак, когда вы подходите к «часовне» со стороны ее главного портала, вы прежде всего видите на ее фасаде смешение всех стилей: римский, романский, готический, рококо и современный — все они наслоены друг на друга, без всякой последовательности, без всякого порядка, без какой бы то ни было внутренней необходимости. Вот почему с этой стороны церковь не кажется величественной.
Совсем иное впечатление производит она, если подойти с восточной стороны.
Вы видите высокую абсиду четырнадцатого века во всей смелости ее рисунка и во всей ее красоте, с мастерски выведенным переломом кровли, богатой резьбой ее балюстрад, искусно украшенными горловинами водостоков, сумрачной расцветкой самого камня, с уходящими ввысь стрельчатыми окнами, рядом с которыми кажутся неприметными двухэтажные домики, приютившиеся между контрфорсами.
И все-таки как ни великолепен собор, даже с этой стороны он создает впечатление чего-то нестройного, какого-то разнобоя. Между абсидой и порталом, в каком-то углублении, которое как бы прерывает все линии здания, прячется едва связанный с фасадом прелестной аркой четырнадцатого века византийский купол с треугольными Фронтонами, построенный в десятом веке по повелению Оттона III над самой гробницей Карла Великого.