Кривич
Шрифт:
Оба странника, и юноша, и старец, черпая ложками кашу, с удовольствием наворачивали ее за обе щеки. Разговор, видимо начавшийся давно, временно был прерван. Ласковое солнце августовского дня радовало глаз на синем небосводе. Река несла свои воды по древнему руслу. Птичий гомон услаждал слух. Но не спокойно было на землях княжества составлявшего удел княгини Ольги.
Старик приумолк, судя по всему, воспоминания прежней жизни заставили отвлечься от съестного. Старый волхв поднялся на ноги, оперся на резной посох. Свежий ветерок, нечаянно поднявшийся с речной стремнины на берег, трепал пряди седых волос.
– Пора идти, отрок, путь нам еще не близкий, чай не на лошадях скакать, пехом следовать.
Юнец идя впереди своего наставника, все по тому же летнику у берега реки, бросал взгляд за спину, пытаясь определить меру усталости старика.
Дед встав среди дороги, перевел дыхание. Старость явно давала о себе знать. Сколько лет ему? Он и сам сбился со счета.
– Идем, диду, колесница Хорса вскорости за верхушки деревьев зайдет, - позвал старого хлопец.
– А то я не вижу?!
– усмехнулся старец.
– Э-хэ-хэ! Время бежит неумолимо. Когда тебя, тогда еще несмышленыша подобрал да выкормил, решил свои знания лесной науки передать. Не всяк это умение понимать язык живой природы примет. Ты вот смог. Языки трав, деревьев, птиц, зверей и других лесных соседей, а также умение принимать их облик, сложное. Ты и до сих пор не можешь оборотиться зверем лесным. Будет ли у меня, старика, время восполнить этот пробел, одним богам известно.
– Ты еще крепкий, деда Людослав!
– От судьбы не уйдёшь, отрок, и часто смертный удел настигает бежавшего с поля брани человека в дому.
– Но ведь мы не бежим?
– Некуда нам с тобой бежать. Я образно баю, но ты прислушайся к речам сим.
На ночь укладывались в подлеске у дороги. Ночь, спокойная и звездная сошла на землю. Южное августовское небо было таким низким, что казалось, захоти дотянуться до ночного светила, достаточно руку протянуть и достанешь. Сама ночь жила своей жизнью. Еще сызмальства, в самом начале обучения, Людослав прочно вдалбливал в голову ученика прописные истины, известные каждому родовому волхву. Веретень крепко запомнил наставления старика:
– Любой волхв-отшельник всегда оставит требы лешему на пне, но никогда не будет приветствовать рукотворную боговщину. Не боги награждают или наказывают, а сам человек себя награждает либо наказывает, следуя или не следуя справедливым заповедям природы. Это ведунам и ведьмам, в их деяниях, идолы служат напоминанием, что существует нечто, о чём ничего не могут знать смертные, при этом плетут они словесные заклинания. Для Велимудра обряд являлся действием без всяких слов; слова были не нужны, а если и произносились ним для сопровождения обряда словесные заклинания, то только для находившихся рядом с ним людей. Ты еще слишком юн отрок, но силу слова должен понимать, посему произнося заученную форму оберега: "Умоюсь утренней росою, утрусь светлою луною, оденусь ясною зарёю..." или "Оденусь светлою зарёю, покроюсь облаками с частыми звёздами, опояшусь буйным ветром...", должен отчетливо осознать, что это не просто красочные иносказания, не просто песнь волхва-бояна. Здесь должно проявиться именно твое мироощущение, слияние души со всей полнотой родной земли и вселенской жизни. Ты уже не просто человек, для которого природа есть нечто внешнее. "Я со всем сущим!
– кричит у тебя все внутри.
– Я, сама жизнь!" Тебе становятся доступны самые тонкие и потаённые движения в природе, ты можешь слышать мысль дерева и внятно дыхание трав. А сказав: "Оболкусь я оболоком...", это значит, что ты проникаешь в мироощущение любого живого существа, облекаешься в духовную плоть. Облака - это облачение духов родов наших русских.
Теперь-то, по прошествии многих лет, Веретень знал, что заговор может быть и беззвучным. Если волхв доходит в своём служении добру до той степени, когда его благие сердечные порывы сами по себе облекаются тонкой живительной плотью и для их осуществления уже не требуется ни произнесение тех или иных заповедных слов, ни соблюдение того или иного ритуала. Добрая воля, насыщающая особой священной мощью слова, она творит чудеса. На этом основана действенность врачующих заговоров. Добрая воля жива и бессмертна. Голая же мысль, взятая сама по себе, бездуховна и бесплодна. Силой творить события, вызывать явления, исцелять друзей и укрощать врагов обладает лишь мысль, обуянная Доброй Волей.
Веретень, в том его состоянии, в коем пребывал и сейчас, гордился тем, что он ученик волхва, что мудрый Людослав, составлявший для него семью, и род, и всю Вселенную на этом отрезке времени, выбрал в ученики именно его, а не пристроил по младости в одну из семей смердов. Волхвы почитались, прежде всего, как праведники, самые уважаемые люди, которым дозволялось безнаказанно говорить правду в глаза князьям и народу. Благодаря своей правдивости они имели преимущественное право выступать на народных вече. Но все это было в прошлом. С приходом на Русь христианских жрецов, многое поменялось. Дед Людослав сетовал на то, что при распространении на Руси христианства на язычников в иных княжеских уделах начались гонения. Христианские пастыри охотно давали полезные житейские советы смердам, отпускали грехи, иногда врачевали больных. Но когда дело касалось судьбы человека, они говорили, что все в воле Господа! Поэтому религия, проповедующая христианские добродетели,
Глаза слипались, тело вымотала дальняя дорога, а старику неймется. Когда только и спит? Словно сказку с поучением, на сон грядущий, Людослав тихо рассказывает ученику, при этом пеняя ему:
– Ох, не станет меня, останешься недоучкой. Как жить станешь? Ведь мало ты внемлешь силовым навыкам и занятиям, все на волховство ставишь, а так нельзя. В древнеславянском "Волховнике" любопытно описаны некоторые древнеславянские волхвы-воины. Часто нападали на наши древние капища, воинственные кочевники-инородцы. Русичи приносили щедрые дары своим каменным статуям богов и грабители знали, что там их ждёт много поживы, но капища стерегли безоружные воины-волхвы. И, несмотря на неравенство сил, только с киями, воины эти очень часто побеждали. Волхвам помогали их боги, без помощи высших сил такое воинское мастерство недоступно обычному смерду. Вот послушай, что мне в свое время Велимудр вещал. "Пришёл Межибор. И сказал Межибор: "Рука - молния, нога - гром, рука - меч, нога - молот. Неправде за правду - смерть!" И ударил Межибор печенежского князя в лицо, и закричал Межибор страшно, Перуна на помощь призывая. И ударил кулаком печенега под сердце. И упал мёртвый князь. "Не для рати это, но для чистого пути, по которому правда идёт", - сказал Межибор. И ударил кулаком по дубу. И зашатался дуб, и уронил листья с желудями. И закричал в лесу Див, и выбежал из леса тур. И упал в ноги Межибору. И с великим ужасом побежали печенеги, устрашённые силою Межиборовой". Как-то так. Э-э, да ты спишь! Ну, спи, отроче, твое время еще не пришло.
* * *
Погост Ряшицкий, давно уж перешел к прямому управлению наместника Переяславского стола. Канули в лету те времена, когда основанное северянским племенем городище было подвластно родовой власти. Погост, удаленный, что от Киева, что от Чернигова на месяц пути, представлял собой феодальный организм, внедренный княжеской властью в гущу крестьянских сел, весей и вервей. Во времена правления на Руси князя Святослава Игоревича, Ряшицкий погост уже стал небольшим многолюдным не только торговым, но и ремесленным городком на приграничье с Диким полем, а его процветание было связано, в том числе и с торговлей в южном направлении. Всего в седмице, по течению реки нес свои воды седой Днепр, и открывался путь к Константинополю, а в северном направлении река выводила к Западной Двине и Ловати, по ним в Варяжское море. При большой охоте купец всегда мог по речным "дорогам" добраться в Курск, Смоленск, Волжскую Булгарию, а там и на Восток к арабам. Но следует заметить, что в свое время погост был больше оторван от княжеского центра, больше предоставлен сам себе, чем становища на пути полюдья, а потому, в силу этого, да еще постоянным набегам кочевников, погост обзавелся своей крепостицей-острожком, со своим постоянным гарнизоном. Изначально в центре поселения находилось городище - укрепленная часть городка, рядом был расположен посад и курганы, в коих когда-то хоронили воинов. Теперь же Ряшицы разрослись, появилось место гощения купцов - постоялый двор, рядом с ним большой базар, торговые ряды с лабазами. Пряталось все это за разросшимися вширь стенами главного поселения. Место пребывания князя и его подчиненных, выезжающих за данью, а в отсутствие оного, наместника, составляло детинец в самом центре острога. С наружной стороны стен погост обильно порос посадами. Ошую от главных ворот крепости, но в значимом отдалении, ближе к реке поднимались к небу маковки деревянной церкви, а при ней, еще не успевшее как следует разрастись, кладбище с тесаными крестами на могилах. По посадским жилищам можно было сразу догадаться, что о прошлом годе погост посещала очередная банда половцев, да, как видно сходила неудачно, только посад и пожгла.
Люди, живущие в погосте, слыли не только купцами, ремесленниками, смердами и слугами, но и воинами. Оторванность их от больших городов создавала необходимость заниматься сельским хозяйством, охотиться, ловить рыбу, разводить скот. Что касается скота и коней, то в погосте содержались в конюшнях и княжеские кони для транспортировки дани, и скот для прокорма приезжающих данников. Воск, мед, пушнина, жито, собранные для повоза, хранились в крепкой постройке за детинцом. Мясо, рыба, прочий харч - в глубоких погребах с ледниками. Фураж и зерно - в срубных клетях и сеновалах. Все под неусыпным глазом княжеских людей.