Кризис...И все же модернизация!

Дискин Иосиф

При таком понимании модернизация предстает частным случаем трансформационных преобразований, связанным с наличием сильного субъектного воздействия на ход социальных процессов. Ее основной признак – формирование институтов, рассматриваемых лидерами преобразований в качестве «современных» (в традиционно-нормативном или уже новом понимании). Эти лидеры зачастую не различают истоки собственных представлений о такой «модерности». «Модерными» представляются как институты, используемые «передовыми» странами, так и действительно современные институты. То есть институты, соответствующие собственному социально-историческому времени этих стран, наиболее полно отвечающие требованиям сложившейся ситуации, способные решить наличные социальные проблемы.

При

анализе оппозиции «вменение – востребованность» крайне важно выявить причины, обусловливающие выбор конкретной модернизационной модели. Этот выбор связан с исходной оценкой субъектом модернизации макросоциального контекста. В этом смысле само понятие «модернизация» (осовременивание) в его исходной трактовке, как это было показано выше, всегда несет в себе следы нормативной установки. Другой вопрос, как формируется этот нормативный ориентир. Здесь возможны два варианта: образец берется из какого-то заимствованного конструкта или этот образец – целевой ориентир модернизационного проекта – конструируется исходя из проблемной ситуации реформируемой страны с учетом специфики ее развития.

Это понимание природы образца позволяет уточнить понятие «модернизация». Модернизация – специфический случай трансформационных процессов, когда субъекты институциональных преобразований ориентируются на некие избранные или сконструированные нормативные образцы. Такое понятие включает в себя оба подхода к выбору нормативного образца: как доктринально-заимствованный, так и проблемно-конструктивный.

Радикальное несоответствие между высокозначимой нормой, с одной стороны, и реальным состоянием общества, его ожиданиями – с другой, могло приводить к выводу, что такое общество недостойно того, чтобы потенциальный лидер считался с его готовностью к переменам. Примеры – не только колониальное культуртрегерство европейских держав в Африке и Азии, но и аналогичные по своей сущности реформы Петра I. Для отрицания субъектом трансформации права объекта предстоящих реформ – реально существующего общества – на диалог необходимо, чтобы субъект ощущал себя выведенным за культурные границы этого общества. Грубо говоря, такие модернизационные элиты должны ощущать себя в чужой, дикарской покоренной стране.

Напротив, «востребованность» возникает из представлений о том, что общество является достойным партнером модернизационного субъекта, заслуживает диалога. Она предполагает наличие значимых слоев и групп, проблематизирующих свое социальное положение, готовых оценивать соответствие предлагаемых преобразований своим интересам или, по меньшей мере, сформированным (зачастую мифологизированным или идеологически переформатированным) ожиданиям.

В этом смысле трансформационный процесс (в его веберовской модели) создает предпосылки для перехода от модернизации, способной опираться лишь на «вменение», к «востребованным» преобразованиям на основе последовательного расширения спектра целе-рациональных слоев и групп, которые, в свою очередь, и выступают социальной базой «востребованности».

Историческими примерами «вмененной» модели модернизации могут служить как конструирование системы институтов США в ходе дискуссий отцов-основателей, так и реформы Петра I. Примерами «востребованных» модернизаций могут быть как «Славная революция», которая возвела Вильгельма III Оранского на британский престол, так и великие реформы Александра II, подготовленные и духовными устремлениями передовой части российского общества, и огромными моральными потрясениями в результате поражения России в Крымской войне. Хотя, конечно, в этих реформах легко увидеть оба источника нормы: и заимствование, и конструирование. К востребованным преобразованиям следует также отнести и перестройку. Нарастающие экономические трудности и кризис политики Михаила Горбачева обусловили также первоначальную готовность народа к экономическим реформам начала 1992 года. Мера совпадения содержания этих реформ с ожиданиями, уровень рациональности в анализе

проблем – отдельный вопрос.

Исторический опыт показывает, что для «вменения» нужно, чтобы лидеры модернизации ощущали себя некими «мессиями», несущими благо и свет своему народу. Да и «просвещаемый» народ должен чувствовать мессианский запал лидеров преобразований. Без этого модернизация довольно быстро выдыхается, превращается в циничное насилие без позитивного содержания.

Соответствующую идеологическую компоненту можно увидеть и при реализации «востребованных» преобразований. Однако гораздо важнее, что в варианте «востребованности» рациональные интенции существенно превалируют над идеологическими.

Таким образом, при анализе модернизационных процессов мы имеем две взаимосвязанные пары: «вмененный – идеологический», с одной стороны, и «востребованный – рациональный» – с другой. Ради выстраивания достаточно простой конструкции, позволяющей качественно различать модели модернизации, автор попарно «склеил» соответствующие модернизационные интенции и использовал оппозицию «идеологический – рациональный», покрывающую соответствующие пары. Вполне очевидно, что речь идет об аналитическом различении. Реальные модернизационные проекты, при преобладании одного из двух признаков, всегда имеют элементы другого.

Иным основанием для различения модернизационных моделей является характер преобразований: телеологические или, напротив, генетические подходы. Если общество предстает косным, пассивным объектом преобразований, то главной проблемой является выбор соответствующей телеологической модели – средств, инструментов претворения в жизнь избранного образца модернизации. Если же общество воспринимается в роли партнера (пусть даже младшего, чье мнение имеет малый вес при выборе модели реформ), то гораздо более важную роль начинают играть проблемы социального генезиса, поддержания и развития реально существующих жизнеспособных институтов; взаимной адаптации институтов и моделей социального действия. Этот генезис, по замыслу сторонников данного подхода, должен обеспечить эффективное решение тех проблем, анализ которых стал источником формирования соответствующего модернизационного образца.

Все эти вышевведенные четыре различения, взятые попарно, позволяют выделить четыре принципиально различные модели модернизации – модернизационные парадигмы:

• идеолого-телеологическую;

• идеолого-генетическую;

• рационально-телеологическую;

• рационально-генетическую[29].

Использование понятия «парадигма» опирается на исследовательскую традицию, в рамках которой «сложные решения, особенно коллективные, могут опираться на более или менее взаимосвязанные системы верований, которые при желании можно обозначить как парадигмы, поскольку по своим функциям и природе они действительно близки к куновским парадигмам»[30].

Проблему органичности социальной системы или, в иной теоретической трактовке, снижения ее внутренней конфликтности, находящуюся в центре нашего обсуждения, следует несколько переформатировать в свете введенной выше системы парадигм. Здесь центральной проблемой становятся трансформационные последствия реализации соответствующей модернизационной парадигмы в том или ином макросоциальном контексте.

В истории хорошо известны примеры реализации идеолого-телеологической парадигмы – идейно вдохновленных и целенаправленных силовых преобразований. Достаточно вспомнить реформы Джироламо Савонаролы во Флоренции, создание государства иезуитов в Перу. Вполне очевидно, что идеолого-телеологическая парадигма тесно коррелирует с идеократизацией как способом преодоления трансформационных напряжений. Таким образом, идеолого-телеологическая парадигма, в силу своих исходных оснований и органичных для нее путей преодоления трансформационных напряжений, всегда несет в себе зародыш тоталитаризма, неразрывно связанного с идеократизацией. В этом смысле верно и обратное: отсутствие идеократизации – признак отсутствия и тоталитаризма.