Кровь альфы
Шрифт:
— Я чувствую себя Шехерезадой, — бормочет она. — Только вместо сказок мне нужно кончать.
— Значит я безумный султан? — Я поглаживаю подбородок и смеюсь над ее взглядом. Селена за день заставляет меня смеяться больше, чем за целый век.
— Ты злой.
— А как мне себя вести после того, как узнал, что ты замышляешь меня убить? Неужели думала, что сможешь войти мое логово? Неужели думала, что все будет так просто? — Она прикусывает губу, и я продолжаю: — Я знал, что ты что-то замышляешь против меня.
— Знал?
— Разумеется.
— Если ты знал, то зачем?..
— Что «зачем», питомец?
— Зачем тебе столько хлопот? — Она дергает руками в своих путах. — Привести меня сюда. Обучать меня. Заставить меня влю…
— Заставить тебя что?
— Заставлять меня кончать. Проделывать всю эту напряженную работу, заставляя меня получать от нее удовольствие. Заставляя чувствовать себя хорошо.
— Разве я это сделал? Наверное, я не мог удержаться, чтобы не овладеть тобой таким образом. Ты борешься так восхитительно, и в конце концов…
— Проигрываю?
— О нет, малыш. Побеждаешь. Ты одерживаешь победу. Мы оба знаем. — Я поднимаю пульт от «сибианки» и включаю его. Аппарат оживает с едва уловимым жужжанием.
— Нет, Люциус, — Селена корчится на кожаном сиденье, тяжело дыша. — Я не могу.
— Скажи мне, на кого ты работаешь. Кто поддержал тебя на аукционе и спланировал все это.
Она качает головой, и я увеличиваю силу вибраций. Она откидывает голову назад и вскрикивает, грудь ее краснеет от оргазма за оргазмом. Я оставляю ее на несколько минут и возвращаюсь с еще двумя игрушками.
— О, спасибо, — всхлипывает она, когда отпускаю ее, дав возможность выпить воды и поесть. Селена сопротивляется, когда веду ее обратно к аппарату, и хнычет, когда видит два фаллоимитатора, которые я прикрепил сверху. Двойное проникновение доставит гораздо больше удовольствия, чем двойная пытка.
— Ну-ну, малыш. По идее, это не должно быть весело.
— Ты злой, — выдыхает она, опускаясь. Ее лицо напрягается, когда фаллоимитаторы исчезают в ее лоне и попке.
— Ты молодец, — бормочу я. — Очень, очень хорошо. А теперь, — я присел перед ней на корточки, — мы сыграем в небольшую игру. Я уйду на целый день и оставлю тебя вот так… — Она всхлипывает, и я повышаю голос. — Потому что хочу, чтобы ты наслаждалась тем, чем я не могу.
— Чем же? — Голос у нее пронзительный, испуганный. Она думает, что я оставлю ее на «сибианке» на весь день.
Не оставлю. Я не настолько жесток. Я установил таймер, чтобы машина выключилась, и через час наручники откроются.
— Я хочу, чтобы ты встретила рассвет.
Она замирает с округленными глазами.
— Я бы так и сделал, будь я жив. Никогда бы не пропустил еще один рассвет.
Она напряжена, ее тело дрожит в предвкушении приближающегося оргазма. Я зачесываю пальцами назад ее волосы и массирую напряженную шею. Под моей ладонью стучит ее пульс.
— Наслаждайся этим, малыш. Твоя жизнь коротка, но, по крайней мере,
Селена
Я тяну и дергаю путы, но это бесполезно. Оковы держатся крепко. Конечно, я могла бы отгрызть себе руку. Если бы оказалась в более ужасной ситуации, так бы и сделала. Но что-то подсказывает мне, что Люциус не обманывал, когда говорил, что не убьет меня… пока. Для него это игра. Он получает слишком много удовольствия от причиненной мне боли. Почему он оставил меня привязанной к вибратору после того, как заставлял меня снова и снова испытывать оргазм?
Прошло около получаса с тех пор, как он ушел. Мои внутренние мышцы болят от напряжения. Клитор ноет от того, что я покачиваю бедрами на чертовом дилдо. Между моими ногами гудит машина. Вибрации усиливаются и ослабляются волнообразно. Я получаю несколько секунд облегчения, перед тем как оргазм снова приближается к очередному болезненному пику.
«Наблюдай за рассветом». Что за нелепость. Люциус сошел с ума. Старость доводит вампиров до безумия.
Я наклоняюсь вперед, жалея, что не могу убрать фаллоимитаторы. То, что они вибрируют внутри меня, только напоминает мне, что Люциус не трахал меня. Ещё нет. Какого черта он ждет?
Позади закрытого дворика раскинулась пустыня, залитая лунным светом из зарослей креозота и кактусов.
Кролик прыгает через дворик и колеблется, вытянув уши и подрагивая.
— Давай, беги дальше, — приказываю я. Мне только этого и не хватало, чтобы кролик — «убийца из Кербаннога»* — стал свидетелем моего унижения. — Я серьезно. Не заставляй меня спускаться туда… — я запинаюсь, когда «сибианка» оживает. На этот раз вибрации нарастают быстро, и я стону. Ноги сжимаются, ноющее лоно содрогается. Половые губки онемели. Если доживу до рассвета, мне повезет, если я смогу ходить.
Кролик исчезает в пустыне, когда поднимаю взор. Горные вершины окрашиваются в нежно-голубой цвет, сияя приближающимся рассветом.
«Наблюдай за рассветом».
Неужели Люциус по нему так скучает? Как бы я себя чувствовала, если бы никогда больше не увидела восход солнца? Никогда не стала бы свидетельницей заката? Никогда бы не смогла любоваться красотой рассвета. Я смотрю на него, притворяясь, что наблюдаю за ним в последний раз. Запоминая.
Первые лучи солнца мягко падают на склон горы. Поют птицы. Некоторые слетают со своих насестов, спасаясь от хищников в утреннем свете. Земля согревается, красная пустыня под ее лучами оживает. Тени стягиваются в лужицы густой тени, протянувшейся от сагуаро. В разгар дня эти тени станут желанными, прохладными местами для отдыха, но сейчас темнота отступает, рассвет омывает мир чистым светом и пением птиц. Такое чудо происходит каждый день, но отнюдь не заурядно. То, что я вынуждена наблюдать за этим, заставляет меня практически чувствовать благодарность к проклятому вампиру.