Кровь боярина Кучки
Шрифт:
– Поезжай, Глеб Ракошич, в помогу Шварну, повелел Изяслав ближнему боярину, - Будь в сражении вместо меня.
Дряхлеющий Вячеслав, дюжину лет назад свергнутый с киевского стола Всеволодом Ольговичем, а затем племянником Изяславом, а при кратких захватах столицы и своим младшим братом Гюргием, этот незадавшийся властелин земли Русской, ныне пребывал в тесном союзе с племянником, назвавшим его отцом и якобы управлявшим из-под его руки. Сейчас, созерцая опустевшее поле боя, он вдруг оказал верное старческое чутье. Попытавшись изобразить молодечество, названый отец обратился к названому сыну с неожиданным пылом:
–
Изяслав помрачнел. Окружение его поредело. Гробовое молчание хранили бояре Нажир Переславич, Степан Мелетич. Чужую молитву бубнил на чужом языке Владислав Вратиславич Лях. Ясный день месяца липеца - крыши лета - готов был разразиться грозой.
Застонали ступени под ударами тяжких шагов. На забороло взбежал воевода Шварн.
– Государь, беда! Слуги дьявола, половцы, возле трубежского устья внезапно бросились в Днепр на отчаянных конях, вооружённые с головы до ног. Наша береговая стража не выдержала. Тщетно я возвращал бегущих. Тебя, великого князя, не было, Ракошич за тебя ратовал, а боярина разве слушают?
– Гюргий перешёл Днепр?
– перебил Изяслав.
– Он вблизи Киева, - простонал воевода, торопясь уйти с заборола.
– Ты был прав, отец, - обернулся великий князь к старику Вячеславу.
Все стали спускаться со стены, как из рая в ад. Изяслав уходил последним, удержав Рода:
– Останься здесь. Твоя жизнь ценнее победы. Со стены, как с высокой крутизны, можно было наблюдать волны людского моря, бьющиеся о берег. Киевляне плотным кольцом окружали свой город. Род знал, что Изяслав Черниговский с воеводой Берладником расположились между Золотыми и Жидовскими вратами. А вон и Кондувдей с Чекманом сплачивают в птичьи косяки своих черных клобуков, этих жадных гарпий. Жалобы на их хищничество только что доносились к великому князю на стену. Теперь эти торко-берендейские косяки потянулись к Ольговой могиле что между оврагами. Видимо, Изяслав послал их подальше от монастырских погребов и купеческих житниц.
Дымчатый окоём, граница сине-зелёной дали, вдруг почернел. Это вывернулись из-за бугра первые ряды Гюргиевых сил. Вот чёрная масса хлынула, будто покрыла равнину внезапной погарью. Бурные волны у стен притихли. Толпы пехоты, ватаги конницы сжались в боевые порядки. Из-за Лыбеди полетели стрелы, будто чёрный снег под порывом ветра разразился чёрной метелью. Тонкие смертоносные хлопья падали, не достигая киевлян. Расстояние меж воюющими было больше дострела. Однако и киевские стрельцы выдвинулись. Прикрывшись сплочёнными щитоносцами, они стали отвечать. Лыбедь, исчерченная стрелами, теряла голубизну. Серебряный позвоночник реки потускнел.
Вдруг Род увидел нескольких всадников, пересекающих мелководье. Прикрывшись щитами, они как заговорённые устремились вперёд. Преодолев реку, смельчаки, словно когти ястреба, вонзились в стреляющих киевлян. Кто они? Рядом с их вожаком княжеский стяг, поднятый рукою оружничего. Не сразу-то разберёшь, да зоркие глаза углядели: стяг был Андреев! Молодой владимирский властелин, похититель Улиты, свирепствовал, аки пардус. Разметав щитоносцев, он обрушил меч на стрельцов. Безумна была затея. Безнадёжна не менее, чем под Луцком. Друзья- то оставались за Лыбедью, а враги уже расставляли раковые клешни, чтобы намертво ухватить добычу. Стяг внезапно упал. Отдал жизнь за князя верный оружничий. Некому подхватить древко. Рядом ещё упал явный половчин - шапка с меховою опушкой в разгаре лета!
Род неволею вспомнил Луцк - узкие ненавидящие глаза не Андрея, а Китана, как его назвала мать, Аепина дочка. Спасённый хоронил с почестями коня, а не кузнеца Нечая, отдавшего за него жизнь. Избавителя же не удостоил взглядом. Род едва не погиб в тот раз от руки наймита-половчина. Кто нанимал убийц - Гюргий или Андрей? Стоило сравнить ненависть в глазах того и другого, чтобы указать на Андрея. При мысли о ненависти сердце подсказало рассудку шестой Букалов наказ: «Ненавидящего спаси!» О, жрец Сварога! Что за странные, не идущие друг другу два слова начертал ты, уходя в вечность? Однако же Род, не мешкая, сошёл со стены, отвязал Катаношу, прицельной стрелою вылетел из Золотых врат.
Словно в третьем глазу запечатлелся удивлённый лик Изяслава. Останавливали крики: «Куда?.. Куда?»
Сорвиголовы устремились за ним, да разве Катаношу догонишь? Вот посыпались шахматными фигурами оглушённые Родовой булавой стрельцы. Вот Андреи, как комар, отзванивается мечом под мечами окруживших его киевских всадников. Тоже Аника-воин! Булава Рода обрушилась сзади на кольчужные спины, шлемы… Вот они с Андреем - глаза в глаза. Князь и пылу схватки рубанул… мимо! Потом узнал и все-таки вновь занёс меч. Тот пришёлся на булаву, вылетел из рук. Род вырвал у Андрея поводья, поворотил коня:
– Скачи точно передо мной, стрела тебя не коснётся.
Клешни рака, то бишь вражьи ряды, готовы были перед ними сомкнуться. Андрей же медлил. Оборотись к своему избавителю, прокричал:
– Неистребимый колдун!
Род понужнул его жеребца булавой по крупу, и оба всадника вырвались из кольца. Оставалось лишь прикрывать князя собственным заговорённым телом.
Едва перебрели Лыбедь, Род поравнялся с князем на безопасном месте.
– Что за юный половчин, княже, лежал близ тебя с разрубленной головой?
– Севенч, сын хана Боняка, - с досадою пробурчал Андрей, - Дурьём за мной увязался.
При этих словах Род вспомнил, что ханич Севенч, по свидетельству Кзы, мечтал порубить мечом Золотые ворота.
Андрей, опомнясь, с кем говорит, ожёг взглядом своего избавителя.
– Лечец Агапит?
– процедил он сквозь зубы.
– Излечиваешь от ненависти?
Род понял, что от Вевеи-лазутницы последняя встреча двух разлучённых Улитину мужу ведома.
6
– Яшника привёл?
– спросил Гюргий.
– Не яшника, перебежчика, - усмехнулся Андрей.
Окружение суздальского властителя притихло, наблюдая происходящее. Страшна была усмешка Андрея, да и вопрос его отца не сулил опальному ничего доброго. Ближний боярин Короб Якун истиха перемолвился с воеводой Громилой. Тот обратился к Гюргию:
– Дозволь, государь, взять этого смельчака оружничим. Мой невдавне погиб.
– Истинно смельчаком нечистому надо быть, чтоб от Сатаны к Богу прыгнуть, - пробормотал Гюргий.
– Бери, на свой страх и риск.
– И отвернулся от воеводы.