Кровь боярина Кучки
Шрифт:
Её спустили и подняли в третий раз.
– О!
– мучительно воскликнула она.
– Там господин мой. Он сидит в раю, прекрасном и цветущем. С ним мужи и юноши. Он призывает: пустите меня к нему.
Вот возвели царицу на ладью. С ней вместе взошли Куль, Бака и Илека. Ангел Смерти сопровождала их. Вот Сарагурь сняла с себя запястье и отдала старухе. Сняв кольца с ног, она вручила их своим прислужницам.
– Теперь девицы, её служанки, стали дочерьми Ангела Смерти, - пояснил араб.
Шестеро мужчин, взошедших на ладью, звеня щитами, палицами, подали царице чашку меду. Она выпила. Абу Хамид сказал:
–
Старуха торопила Сарагурь допить мёд, толкала к срубу на корме.
Тем временем мужчины, выхватив ножи, зарезали Илеку, Баку, Куль и уложили в ногах умершего царя.
Род крепко сомкнул вежды, закрыл уши, чтобы не видеть, не слышать этого.
– Страдалица царица не хочет входить в предсмертный свой покой, - передавал Абу Хамид.
– Она всунула голову меж срубом и ладьёй.
Род открыл глаза. Старуха схватила за голову обречённую, втолкнула в сруб и вошла с нею. Тут мужчины оглушительно забили палицами в щиты, как и барабаны. Однако крик Текусы превзошёл гром палиц.
Рода трясло как в лихоманке.
– Ужель старуха её убьёт?
– Нет, - покачал чалмой Абу Хамид.
– Бедняжка Сарагурь кричит в предчувствии ужасного, что с нею сотворят сейчас.
Все шестеро мужчин поочерёдно побывали в срубе…
– Для чего?
– не догадался Род.
– О варварство!
– Араб прижал к груди ладони, - Эти шестеро вслед за надимом продолжили чудовищный обряд совокупления.
В конце концов царицу вынесли из сруба и положи ли возле мёртвого царя. Двое взяли её руки, двое схватили ноги. Старуха Ангел Смерти надела ей петлю на шею и подала верёвку двум оставшимся мужчинам.
– Сейчас её убьют, потом сожгут, - сказал араб.
Род устремился к краю плоской кровли:
– Я должен помешать!
– Клянусь Аллахом, ты не помешаешь, - держал его Абу Хамид за край одежды.
Род легко вырвался. Им овладело безумное стремленье спрыгнуть с крыши на головы толпы, продраться сквозь неё к страшной ладье, отнять жертву у зверей и разметать костёр. Толпа ревела.
– Ух-ух-ух-у-у-ух!
– победно перекрыл её совиный клич лесовика.
Кое-чьи головы глянули вверх. За спиной Рода прозвучал голос:
– Не гаси чужого костра!
Заповедь Букала! Доподлинно, ну слово в слово, как по волшебному наитию, её воспроизвёл Абу Хамид.
Род замер, покорившись, у края кровли. Он видел, как старуха, выхватив широкий нож, вонзила его в бок Текусы и выдернула, как в это время мужские руки тянули вервие, как обнажённый Семендер взял в одну руку полено, зажёг его, пошёл задом к ладье, держась другой рукой за тайные уды, и быстро воспламенил хворост под ладьёй… Ангела Смерти с её помощниками уже не было вверху. Все девятеро судей, сбежав с помоста, начали кидать в костёр горящие отрубки. И вот все запылало - ладья, сруб, тело Чаушнара и царицы и все, бывшее в ладье. Дул ветер, пламя расширялось…
Абу Хамид затормошил своего нового знакомца:
– Хозяин ашханы сказал: люди Семендера идут сюда… тебя убить. Должно быть, ты был узнан на краю кровли кем-то из толпы. Во имя Аллаха поторопимся! Идём!
«Спасёт… он… только он», - вспомнилось предсмертное хрипенье Белендшера. Род не сопротивлялся, быстро ведомый за руку.
– Ты знал, араб, царицына кыпчака, что звали Белендшером?
– спросил он.
– Клянусь Аллахом, я не знал такого, - мотал чалмой ал-Гаранти.
– Бедняжка Сарагурь по смерти Чаушнара дала мне о тебе подробнейшие наставления. Тебя искали мои люди. А кто этот кыпчак? Друг, враг?
Род не ответил. Его мысли всецело занимал заве! Букала. Ужель вся жизнь так тонко предопределена? Зачем тогда искусство волхвования? Чтоб только знать или суметь предотвратить? Жестокая судьба жестокой Сарагури! Но Бака, Сбышечка, Онтонья! Душа и сердце - воск и мёд!..
У ашханы араба с его спутником и верными людьми вдруг окружили слуги Семендера. Завязалась драка. Один из семендеровцев пробился к Роду и Абу Хамиду. Араб закрыл глаза, переменясь в лице. Нет, креноватый нож стремился не к нему, а к горлу Рода. Из сжатого запястья пылкого убийцы хлынула кровь, как сок из стебля кукурузы. Вторым приёмом Род поднял ревущего и выбросил из плотного кольца абухамидовых телохранителей. Ошеломлённые кукразы отошли. Они послали за подмогой. Толпа лишь наблюдала, не вмешивалась. Видимо, народ Эталя, не очень-то радел о Семендере.
Рода и его спасителя-араба быстро понесли к берегу в роскошном паланкине.
– Ты сильный человек!
– сказал ал-Гаранти.
Род не ответил.
– Я слышал, что кукразы едят крупное жёлтое зерно, неведомое в здешнем мире, - продолжал араб, надеясь отвлечь спутника от только что увиденного, - Они зовут его кукруза. Кука, или кика, - белояровая пшеница, руза - русская. При чём тут белояровая? Почему русская? У вас ведь таких зёрен нет. Ну а себя зовут кукразами. Странный народ! После набега на Шарукань опомнившиеся кыпчаки вытеснили его на острова. Я думаю, недолговечна судьба кукразов.
Род продолжал молчать, оцепенев. Лишь когда взошли на лойву с зелёными косыми парусами и головой дракона на носу, он подозрительно спросил:
– Куда меня везёшь?
– Подальше от опасностей, клянусь Аллахом, - пробормотал Абу Хамид.
– Мне нужно в землю вятичей. Владимир, Ярославль, Ростов, - называл Род знакомые арабу города.
Ал-Гаранти поспешно закивал чалмой: дескать, туда, туда. Однако на сей раз Аллахом не поклялся.
Они сидели в деревянной келье у кормы. Служитель внёс еду. Хозяин угощал спасённого гостя и развлекал беседой:
– Я удивлю тебя: Булгар - дорогой город, а товары на базаре ой как дёшевы! Взял горностаевую шубу за бесценок. Правда, шуба лёгкая, мех более для красоты, чем для тепла. В Индии её цена до тысячи динаров, в Марокко двести пятьдесят, а тут… Да ты меня не слушаешь?
Сухие губы Рода, ещё не тронувшего ароматных яств, шептали одно имя в трёх звучаниях:
– Сбыслава… Онтонья… Бака…
– Не вспоминай о виденном, - сложил ладони Абу Хамид, - Наслаждайся продолженьем жизни, что даровал Аллах. Ты знаешь, - перебил он сам себя, - меня в Булгаре привлекали не товары. Мне захотелось воочию узреть необычно краткий день в холодное время года и необычно краткую ночь в жаркое. Я был у реки Камы. Надел три шубы, одна подбита мехом. На ноги - обувь шерстяную, поверх неё - холщовую, а ещё сверху - бургали, из конской кожи сапоги, внизу на волчьей шкуре. Я умывался у огня тёплой водой, и она тут же замерзала. Я выдирал из бороды льдинки, а то, что тычет из носу, замерзало на усах. Из-за множества одежд я был не в состоянии залезть в телегу без колёс с высокими бортами, спутники меня подсаживали… Ты не слушаешь?