Кровь и почва
Шрифт:
— Ну, показывай свои бронеходы. Знаешь, что меня больше всего интересует?
— Знаю, экселенц, способность их ликвидировать полевые заграждения.
Не успел я показать Штуру БРЭМ и «артштурм» как наткнулись на Вальда, который распекал за что-то ротного.
— Знакомьтесь, — представил я их друг другу. — Это герой Кардского прорыва бронемастер генерал-майор артиллерии Вальд, командир отдельной «Железной» бригады, а это начальник имперского генерального штаба инженер-генерал Штур. Я под его началом служил в штабе ольмюцкой армии начальником
Вальд сразу стал деревянным в присутствии столь большого начальства. Моментально принял фрунтовую стойку и по всем правилам доложился о состоянии бригады и ее готовности к параду. Я заметил, что настроение при этом у Штура несколько скисло. Выслушав доклад, инженер-генерал подал Вальду руку для пожатия, сказал «хвалю» и отпустил его. Вальд моментом испарился.
А Штур оттащил меня за рукав в сторонку от скопления военных и полушепотом спросил.
— У тебя действительно в Реции такая большая стройка как об этом сплетничают?
— Есть такое дело, экселенц. Целый город строю. С нуля.
— В случае чего найдешь мне там теплое местечко? По старой дружбе?
— Не понял? Вы сейчас просто на вершине карьеры, экселенц.
— То-то и оно, — генерал вынул портсигар и закурил толстую папиросу, чиркнув спичкой о подошву сапога. — Боюсь, что мне нацепили малиновые лампасы только для того чтобы я разогнал эту богадельню называемую имперский генштаб. А потом самого выпрут в отставку «с почетом», повесят большой орден и дадут хорошую пенсию. Ты, Савва, лучше меня знаешь, как так бывает. А я еще не старый. В ответ я поспособствую, чтобы твои проекты по бронетехнике имели высший приоритет пока я у власти.
— Я знаю, что это значит быть в каждой почке заточкой, — хмыкнул я. — А вот вы, экселенц, как я понял…. в отставку совсем не желаете, а ищете возможность заранее иметь надежный запасной аэродром?
— В точку. Хорошо сказано, — кивнул начальник генштаба. — Запасную причальную мачту для такого дирижабля как я, — и улыбается, показывая золотые коронки, оглаживая свои корпусные бока.
— Что ж… хорошим инженерам, а тем более хорошим организаторам я в Калуге всегда рад. Тем более вам. Но… — замялся я.
— Говори прямо.
— Вы тогда окажетесь у меня в подчинении… — выдохнул я. — А я не самый снисходительный начальник. Деньги-то не казенные…
— Делов-то куча, — отмахнулся инженер-генерал. — Я всю жизнь всегда у кого-нибудь да в подчинении. Почему не у тебя? В отличие от некоторых, ты не самодур какой. По рукам?
— По рукам, — мы скрепили ладони пожатием. — Только бронетехникой теперь будет Вальд заведовать. Меня император на авиацию кинул, чему я откровенно рад. Но сами броневики клепает мой собственный завод.
— Вальд… — протянул Штур, словно пробуя это имя на вкус. — Не глянулся он мне. Может он и хороший генерал, но не орел, — выдал начальник генштаба свое заключение. — Слишком чинопочитателен. Ладно. Время. Я побежал. А вы тут чтобы в полной готовности. А про твою авиацию потом поговорим.
Штур сел в коляску, около которой его ожидали адъютант с ординарцем, и покатил к коробочкам кавалерии.
Не успело затихнуть клацанье подков по брусчатке, как рядом материализовался Вальд.
— Савва, я всегда знал, что ты настоящий друг. Такой подвод дорогого стоит. Как он как начальник?
— Сложный, но работать с ним можно, — ответил я. — По крайней мере, не самодур. И новшества хорошо воспринимает. Инженер все же.
Прошла техника на параде хорошо. Не сказать что как на Красной площади «по ниточке», но годно. Не зря я мехводов гонял как сидоровых коз.
Стоящие на временной, задрапированной тканью патриотических цветов трибуне гости императора впечатлились. Особые восторги раздавал окружающим дипломатический корпус. Но даже те из наших, кто увидел бронеходы вживую только сегодня и делали вид, что для них эта картинка привычная, — понты дороже денег, но вид имели ошарашенный.
Я уже не говорю о простой публике — та просто ревела от восторга лицезрения имперской мощи. Больше нас восторгов досталось только дирижаблям.
Потом был званый пир во дворце Старого города, на который из броненосной артиллерии пригласили только меня и Вальда.
Попав в этот дворец, я понял, почему Бисер так заботился о сохранности этих интерьеров. Если что и может их переплюнуть, то дворцы старого Петербурга — Аничков, Зимний, дворец Юсуповых… И то не каждый зал.
Обеденный зал был огромен. Столы стояли в три ряда. Не ожидал я, что у императора будет такая куча нахлебников. В Будвице при дворе у ольмюцкого короля все было устроено намного скромнее, хотя интерьеры выглядели не хуже.
Прежде чем приступили к еде, огласили указ об учреждении памятной медали «Победителю в Великой войне». Для фронтовиков в серебре. Для остальных военнослужащих в светлой бронзе. Но награждена будет ею вся имперская армия и гвардии электоров, потому что победу ковали не только на фронте, но и в тылу. Поэтому такая же медаль в бронзе будет выдана всем железнодорожникам и фабрикантам, работавшим на армию. Только вот рисунок на них будет другой. На одной паровоз, на другой коптящие трубы заводов. Отдельная медаль будет для врачей и сестер госпиталей и санитарных поездов, но ротные санинструкторы и полковые фельдшеры получат армейские медали.
— А вот за победу над гвардейским мятежом наград не будет, — завершил император свою речь. — Ибо я одинаково скорблю обо всех павших в нем моих подданных, и верных мне, и заблуждавшихся. Все они наши люди. Мое царствование началось с крови, которой я не желал. В том числе и моей крови. Надеюсь, что больше таких трагических событий в империи не будет. А теперь выпьем за единство империи и всех народов ее населяющих. Вместе мы непобедимы! История это уже подтвердила.
Я все хорошо слышал, так как сидел почти рядом с Бисером среди остальных членов ЧК.