Кровь как лимонад
Шрифт:
– Холодно? – осторожно приобнял ее Жека.
– Есть немного. Нос так, вообще, замерз.
– Попляшем? Согреемся…
– Подожди. Я хочу рассказать тебе… – она повернула голову и посмотрела на него. – Если тебе интересно. Про эту "стигмату", – показала она раскрытую ладонь, а потом вложила ее в руку Жеки.
Он пальцами потрогал шрам.
– Интересно.
Она помолчала, собираясь с мыслями.
– Мама у меня умерла, когда мне было десять лет, мы жили с отцом. После ее смерти он с головой ушел в строительный бизнес, организовал фирму. Может, для того, чтобы не хватало времени на женщин. Очень любил маму. Я стала редко его видеть, но особо от этого не страдала, так как у самой было мало времени – помимо школы я ходила в кружок, велосекцию и в музыкалку.
– На чем играла?
– На скрипочке пиликала гаммы как тот пионер из «Покровских ворот». В общем, мне было все равно, что редко вижу отца, но ближе от этого мы, разумеется, не становились. «Ode to My Family» «Cranberries» – не про нашу семью. Когда я после школы поступила в институт, то переехала к подруге. Отцу объяснила, что хочу пожить самостоятельно. Он пожал плечами, сказал: «Твое дело». Помогал деньгами, предлагал купить мне квартиру – дела со стройкой у него пошли хорошо. Я отказывалась, может быть – из упрямства, может – из чувства вины, что на третьем курсе я поменяла фамилию на мамину. Стала Анастасией Соломон, а отцу об этом не сказала. После учебы он предложил мне место в
– Это который на Марата?
– Да, в Никольской церкви… Зарабатывать стала крохи, поддержки отца лишилась, зато могла бесплатно смотреть экспозиции музея. Чучело белого медведя, палатка экспедиции Папанина, перчатки полярника с подогревом… Познакомилась с моего возраста девочкой-экскурсоводом. Она ездила на работу на велосипеде. Я подумала, что это круто и тоже купила себе дешевый «ашан-байк», на нем вспомнила свои занятия в велосекции. Почти через год накопила денег на более серьезный велик – «Scott Aspect», такой угольно-красный. Веришь – нет, но он был мне вместо мальчика.
– Ты это в прямом смысле? – засмеялся Жека.
– Ага, будил и кофе по утрам варил… Я стала участвовать в групповых выездах, общалась с другими байкерами, от одного подцепила болезнь вейтвиннера…
– Ой, – сказал Жека. – Ой-ой. А что это такое? Ничего, что у нас с тобой был незащищенный секс?
Настя пьяно захихикала и сказала:
– Ночью ты был на все готов. Сам виноват… Расслабься, Жека. Вейтвиннерство – это такие тараканы в голове велосипедиста, который хочет по максимуму облегчить свой байк. Уменьшает его вес, снимая ненужные детали. Меняет обычные болты на титановые. Предел мечтаний – рама из картона.
– Из картона?
– Это карбон по-нашему. Углепластик.
– Что такое карбон, я знаю.
– Эй, сдачу заберите! – крикнул бармен с растатуированным лицом двум девушкам, заказавшим по пятьдесят водки и с рюмками отошедшим от стойки. – Многовато для чаевых!
«Hammock» был бесконечным. Наливая, бармен шутил с посетителями. Приходили еще люди, оставались.
– А потом случилось вот что. Я на своем апгрейженом байке отправилась немного постритовать по городу, накаталась и решила отдохнуть. Выпить воды или кофе в каком-нибудь открытом кафе. Приглядела террасу бара у Марсова поля, села, заказала латте. Железный конь стоит у входа, в пяти метрах от меня, но между нами – столик с двумя курицами в розовых кофточках. Курицы так неодобрительно поглядывают на меня – мол, какого фига я зашла сюда потная, в спортивной одежде и еще своим велом перегородила им панораму. Ну, имела я их ввиду. Примите ислам, думаю. Сижу, пью свой латте. И тут мимо проходит парень – такой стройный, загорелый, светловолосый, весь какого-то европейского вида. И задница, что надо. Увидел меня, улыбнулся в тридцать два зуба. Я ответила на его улыбку и, такая вся внезапная, залипаю дальше. А парень хватает мой байк (я его даже замком не пристегнула, овца!), прыгает в седло и – по педалям. Ору ему: «Стой, сука!» – опрокидываю свой столик вместе с кофе, чуть не сбиваю одну из куриц, выскакиваю на тротуар и пытаюсь догнать вора. Ага, догнала, конечно. Тот уже учесал за квартал от меня. И тут просто повезло. Он обернулся и повторил свою тридцатидвузубую улыбочку. В насмешку надо мной, что ли. И пока он скалился, на полном ходу влетел в столб. «Scott» в одну сторону, угонщик в другую. Сидит на жопе, хлопает глазами. Подбежала к нему и со всего размаха дала ему по яйцам. Он завыл, я – к велику. Хвала углепластику – у того все цело. Даже колесо без восьмерки – у меня двойной усиленный обод стоял, выручил. Повернулась к блондину, чтобы добавить ему – и тут сама получаю пинок под зад. Это уже меня догнал официант, который решил, что я собралась свалить, не расплатившись. Пытаюсь ему все объяснить, он визжит как резаный, толкает меня, кричит: «Разбита чашка!» таким тоном, будто я не чашку разбила, а подожгла кафе и с папой его трахнулась в придачу. Тут за моей спиной блонд встал с земли и зарядил официантику в бубен. У того кровь из носа, глазами моргает. Я решила, что с меня хватит, сейчас дело дойдет до копов. Зажала велик между ног и – ходу. За Троицким мостом, у Петропавловки притормозила. Решила немного посидеть на парапете, отдышаться. Смотрю – идет мой блондин. Увидел меня, опять разулыбался – типа ничего не было. Подошел. Говорит: «Хау а ю?» [29] Вот и европейская внешность. Я английский учила в школе и в институте, знаю вполне, разговорились. Оказалось, что он датчанин. Зовут Лукас Якобсон, почти как Стиг Ларссон, но откликается на прозвище Эйнжел. Бывший студент, а теперь безработный. Получает пособие у себя в Дании и на эти деньги шляется по миру – капитализм с человеческим лицом. Каким-то ветром его из Гоа занесло в Петербург. Сказал, что хотел посмотреть город, в котором вроде как жил Том Сойер. Представляешь? Там же другой Санкт-Петербург. Помню, что подумала: «Вот ведь дятел». Спросила, зачем он хотел украсть мой «Scott». Ответил, что деньги кончились, он решил немного подзаработать, угнав и продав мой вел. Рассказал, что занимался этим у себя в Дании. Сказал еще, что сейчас возвращается в Копенгаген за пособием и родителей повидать, а из Копена летит в Амстер – там ему будет, где развернуться. Мол, хочет заработать денег на поездку в Бразилию, на карнавал и на Амазонку. И еще сказал: «Иф ю вонт кам виз ми?» [30] В общем, тем же вечером я с ним переспала. Подумала, что меня здесь ничего не держит, а в Европе, по любому, будет что-то новое. Загранпаспорт был у меня со студенческих времен, когда на каникулах летала в Турцию. Через своих родителей, хиппи из Кристиании, Лукас устроил приглашение. Пока ждала визу, выставила «Scott» на раздербан. Скинула байк по частям – так, вроде бы, меньше жалко. Типа просто болты продаешь, а не друга. Но все равно чуть ли не до слез. Денег хватило на билеты до Каструпа на авиадискаунтере и на три развеселых недели в Копенгагене. Отжигали так, что у меня «туборг» уже из ушей лился. А еще в Копене полно велосипедных дорожек, и когда катаешься, не думаешь о том, что тобой как чипсами хрустнет урод на лоховском «логане». И член у Лукаса был как стойкий оловянный солдатик Ганса Христиана Андерсена…
29
Как дела? (англ.)
30
Хочешь поехать со мной? (англ.)
– Но у меня он-то хоть больше? – толкнул ее в плечо Жека.
– Главное – не размер… – Настя уклонилась от шутливой Жекиной попытки дать ей в лоб и снова прижалась к его плечу. – В общем, когда мы прилетели в Амстер, я была влюблена в Лукаса как кошка. А тут еще каналы, легалайз… Знакомые Лукаса сдали нам маленькую квартирку в ДеПайп. Такой райончик для своих. Туристы с фотоаппаратами и альбомами Ван Гога там оказываются, только если пошли
– Останавливался в отеле возле Лендсплейн. На Марниксстраат.
– Слушай, здорово, – Настя повернулась к Жеке. – Прямо, мы с тобой одной крови.
Жека не видел в темноте ее лица, но глаза девушки сверкали в свете реклам спиртного над стойкой бара.
– Точно, Ка, – сказал он. – И с одним содержанием алкоголя в крови.
Настя приблизила к нему лицо. Они поцеловались – шумно, кусая губы, запустив руки в волосы другого. Когда оторвались друг от дружки, Жека спросил:
– Тебе взять еще?
– Давай.
От стойки бара, пока бармен наливал, Жека поглядел на девушку. Она сидела на диване, смотря прямо перед собой и сведя вместе колени и разведя икры – похожая на сломанную куклу. Жека вернулся, они молча выпили, и Настя продолжила:
– Работали по очень простой схеме. Рано утром, когда еще никто не уехал на службу, проводили рекогносцировку. На дело шли ночью. Лукас пневматическим болторезом срезал замки с велосипедов, я отгоняла их за пару кварталов, где нас поджидал строительный фургончик с одним арабом за рулем. Набивали в фургон полтора – два десятка велов, араб увозил их, мы шли спать или танцевать в найт клаб. Велики везли на "точки" в другие города, в Утрехт и в Роттердам, где их выставляли в витрины и продавали со скидкой. В Роттердаме их еще иностранные моряки охотно брали. Не сказать, что мы так уж много зарабатывали, но нам хватало. Ты же цены там помнишь? «Хейнекен» – меньше евро, «шутерс» в «Лидсе» – так, вообще, сорок центов. Сигареты не курили, еда недорогая, если брать фирменные «альбертхейновские» товары и на рынке, «расту» употребляли нечасто, музыку тащили из сети, трахались без контрацептивов, я додрачивала Лукасу рукой, ну и по всякому…
«Что там было про жертвы во имя отношений?» – подумал Жека и сказал:
– Кажется, стиль у тебя не поменялся.
– Извини, – посмотрела на него Настя. – Я так подробно, чтобы ты понимал… В один момент деньги все-таки понадобились, на аборт. Я, в принципе, не против детей, но момент был явно неподходящий. В бесплатном Красном Кресте меня не брали из-за просроченной визы. Лукас сказал, что с его пособием какие-то траблы и нужно лететь в Копенгаген. Я проводила его только до Централ Стейшн. В Схипхол и обратно электричка стоила семь шестьдесят – сумма, пробивающая реальную брешь в бюджете. Лукас поехал «зайцем». Он помахал мне из вагона рукой, сказав, что вернется через неделю. Во всяком случае, номер электронного билета из Копена у него был… И все, ангел улетел и больше я его не видела. Абонент вне зоны действия сети. На вторую неделю настал срок платить за квартиру. Не хотела, но пришлось звонить отцу, как-то объяснять ситуацию и просить, чтобы он прислал денег. Ответил, что подумает и три дня не перезванивал. Я опять ему позвонила, а он не брал трубку. Тогда решила, что обойдусь без посторонней помощи. В Йордане, в районе засыпанных каналов, мы с Лукасом как-то заприметили мажорный байк, но до поры, до времени обходили его стороной. Красного цвета «BMW Carbon Racer», «феррари» из мира велосипедов, на ebay за такой, но порядком подержанный, просили две тысячи. Договорилась с Али, арабом, который работал с Лукасом, что он возьмет его за четыреста сразу плюс сто евро после продажи. Пришла ночью, перекусила болторезом противоугонный тросик. И тут вышел хозяин – лет так двадцати пяти, в костюме велосипедиста, с «котелком». Собрался на ночные покатушки – а тут я. Врезал он мне этим шлемом так, что я думала, что у меня расколется голова. Со второго удара молча упала на землю, а он стал меня избивать – методично и жестко. Видимо, я задела какие-то струны в его ранимой протестантской душе. Чувствую, сознание теряю, – Жека ощутил, как девушка дрожит от своих воспоминаний, и обнял ее крепче. – Испугалась, стала звать на помощь. Голландец вроде как поуспокоился, дал мне ногой в живот и столкнул в Принсенграхт. В детстве, помню, каждое лето по паре недель проводила у родственников мамы на даче под Зелеком. Дюны, сосны, из залива часами не вылазила, но плавать при этом не умела. Боялась. Научилась плавать тогда – в Принсенграхт. Руки-ноги не шевелятся, наглоталась воды, на набережную не выбраться. Все, думаю, пишите письма. Но кое-как догребла до дома на воде в метрах ста от меня, схватилась рукой за борт – зацепилась за какое-то железо, порезала руку чуть не до кости. Вылезла на баржу, пороняла кадки с цветами, на шум выскочили хозяева и вызвали полицию. По дороге в больницу я сказала копам, что меня избили какие-то негры. В больнице случился выкидыш. Врач сказал, что детей иметь я больше не смогу. Когда поправилась, власти депортировали меня в Россию. Бай-бай, Амстердам. Отец позвонил, когда я валялась в больничке. Видимо, испугался за меня или о чем-то надумал бессонными ночами… Встретил в аэропорту, поселил в этой студии на Крестовском, устроил к себе на работу, доросла у него до главного бухгалтера. Сначала веревки из него вила – он мне что-то возражает, а я так невзначай ладонь со шрамом ему под нос суну, он побледнеет и лапки кверху. Наверное, представлял, как я в грязной воде среди пластиковых бутылок барахтаюсь. Потом надоело, решила, что не стоит он такой злости. Просто старалась поменьше общаться, только по работе. А он время от времени делает попытки примирения – как сегодня с этими деньгами. Неудачные… Знаешь, Жека, замерзла я вдребезги. Пошли на танцпол…
Они встали с дивана и по крутым, в стиле Амстердама, ступенькам спустились на первый этаж. Ди-джей как раз завел «Fire» «Kasabian».
На выходные они собрались ехать к товарищу Марка в поселок на берегу Вуоксы. Рыбалка, купание, барбекю, сплав на рафте по порогам, посиделки на веранде, когда с ночного неба осыпаются звезды, а гуляющая радиоволна микширует «иерихонскую трубу» Джо Кокера – все тридцать три удовольствия. Новопашин взял у Кострова, которого график дежурств заставлял работать в ближайшие два дня, его «мицубиси». Миха попросил отдать машину с процентами в виде свежей рыбы в багажнике. Марк засмеялся, но пообещал. Пока Алька собиралась, он ходил по дому и рассказывал ей про «бочку» и Жандарма – камни в пороге под железнодорожным мостом – и про «Край» – фильм Алексея Учителя, который снимали в этих местах.