Кровь нерожденных
Шрифт:
– А я нигде дальше Крыма не бывал, – задумчиво произнес Кротов. – Моя бывшая жена – балерина в театре Станиславского. Она часто ездила на гастроли за границу, но ничего толком не рассказывала.
– Я вам расскажу, – улыбнулась Лена, – прилечу из Нью-Йорка и расскажу.
Она жила у него второй день, и Кротов ловил себя на том, что ему впервые за много лет хотелось вечером возвращаться домой. Он не загадывал, как сложится дальше, но в глубине души был уверен: они с Леной уже не расстанутся. Слишком серьезно то, что сейчас происходит между ними,
– Елена Николаевна, там на кассете, в разговоре с Курочкиным, вы сказали, что у вас будет девочка. Вы это только чувствуете или знаете точно?
– Теперь знаю точно. Курочкин на прощание сообщил. Он был опытным доктором и вряд ли ошибся.
– А кого вы хотели, пока точно не узнали?
– Ребенка, – улыбнулась Лена, – просто ребенка. Разве так важно, какого он будет пола? Впрочем, если бы люди могли выбирать, на свет рождались бы, наверное, одни мальчики. Почему-то все мужчины ждут непременно мальчиков, а женщины хотят им угодить.
– А я всегда хотел девочку, дочку... – тихо сказал Кротов.
Глава восемнадцатая
Самолет улетал в Нью-Йорк в среду, в половине одиннадцатого вечера. Народу в Шереметьево-2 было довольно много, но Света сразу заметила Полянскую у одного из столиков перед выходом в зал отлета. Лена заполняла таможенную декларацию. Кротов стоял рядом и напряженно всматривался в толпу.
«Успокойся, дружок, – усмехнулась про себя Света, – здесь безопасно. Все начнется там, в городе-герое Нью-Йорке».
Несколько длинных очередей к будкам пограничного контроля постепенно таяли. Посадку объявили уже трижды. Кротов отдал Лене ее легкий рюкзачок, потом как-то неловко пожал руку.
«Тоже мне товарищ! – прокомментировала про себя Света. – Даме руку целуют, а не пожимают. Н у, давай, решайся, долдон милицейский!»
Но Кротов так и не решился. Лена уже стояла в кабинке перед пограничником между хитрыми зеркалами.
Пограничник раскрыл ее паспорт. Посадка заканчивалась.
И вдруг Сергей бросился через ограждение к кабинке...
– Вы куда?! – вскричал пограничник, но ответа не услышал...
Между хитрыми зеркалами пограничного контроля стояли далеко не юные мужчина и женщина и самозабвенно целовались.
– Граждане! Вы что, спятили?! – продолжал орать пограничник. – Мужчина, выйдите вон отсюда! Женщина, вы на самолет опоздаете!
– Простите, пожалуйста, – оторвавшись наконец друг от друга, хором ответили они.
«Ну, вы даете, ребята!» – весело засмеялась про себя Света.
Кротов, не оглядываясь, быстро пошел к выходу. Сердце его колотилось. Садясь в машину, он все еще чувствовал нежный вкус прохладных Лениных губ.
Лена упала в мягкое кресло «Боинга» и закрыла глаза.
«Какие у него щекотные усы, – подумала она, – как
Значит, ей не послышалось тогда, на Шмитовском, как он ответил на чей-то вопрос: «Это твоя женщина?» – «Моя, конечно!» Что-то с самого начала произошло между ними такое, чего не было у нее ни с кем и никогда.
В двадцать лет любая влюбленность может показаться главной и единственной в жизни. В тридцать пять ошибаться уже нельзя: во-первых, стыдно, во-вторых, почти не остается времени, чтобы исправить ошибку. Как же получилось, что этот усатый подполковник, с которым они знакомы меньше недели, вдруг стал для нее единственным близким человеком?
«Получилось – и все! – ответила себе Лена. – Лучше бы я встретила его раньше... Но спасибо, что вообще встретила».
Три дня после того ужасного утра она прожила в чистой, спокойной квартире Кротова, печатала на его старенькой «Олимпии» перевод рассказа, который он сам потом отвез в редакцию и сам забрал у секретарши Кати ее билеты. Он обращался с ней как с малым ребенком, старался угадать, что она любит из еды, приходил домой с полными сумками продуктов и вечером к плите ее не подпускал.
Лена знала, что с женой он развелся год назад и детей нет. Но должна же быть какая-нибудь женщина... Наверняка кто-то приходит ночевать к сорокалетнему холостяку. Каждый раз, когда его не было дома, она вздрагивала от телефонных звонков: вдруг, если она возьмет трубку, потом ему придется перед кем-то оправдываться и объяснять, что за женщина живет в его квартире.
Днем телефон молчал. Звонили Кротову только после семи вечера и только по служебным делам.
Она знала, что, отбросив все дела, взяв неделю в счет отпуска, он занимается Лесногорской больницей; знала, что его отстранили от расследования, чуть ли не подозревают в убийстве Бубенцова...
Вот уж о ком вовсе не хотелось думать. Отвращение боролось с жалостью: конечно, профессиональным киллером Бубенцов стать не мог, но связаться с какой-нибудь бандой мог вполне. Он был жаден до денег и неразборчив в средствах. Хорошо стрелял. Так получилось, так совпало: кому-то показалось удобным послать к ней в качестве убийцы бывшего мужа. Чем плоха версия ревности? Бубенцова припугнули как следует, и он пошел. Остается загадкой, кто выстрелил ему в затылок в последний момент. Лена знала, что не Кротов, хотя, окажись он на месте неизвестного ангела-хранителя, сделал бы то же самое. Но кто? Кому она нужна, кроме Сергея Кротова?
– Просыпайтесь, пристегнитесь, пожалуйста.
Самолет летел до Нью-Йорка с двумя посадками. Первая была в Шеноне, в Ирландии.
Стаяла глубокая ночь, лил ледяной дождь, завывал ветер. Быстрые косые капли высвечивались блуждающими лучами прожекторов на несколько мгновений и тут же исчезали во мраке. От этого в здании аэропорта было особенно уютно. Молоденький конопатый пограничник улыбнулся Лене:
– Добро пожаловать в Ирландию, мэм! Не люблю ноябрь, скверная погода.