Кровь первая. Арии. Они

Бер Саша

— Зорьку вашу, — ответила молодая баба, поднимая на Дануху глаза.

— Ну и чё, — не успокаивалась Дануха не меняя интонации, — я тож боюся, так мяне чё, тож в землю теперяча зарываться? Она ж тябе ничего не сделала, а мяня давеча так размазала, я ж заябалася мозги с грядок собирать и то не побёгла.

— Она меня видит, — обидчиво, но уже громко пояснила Ник, шатаясь даже сидя.

— Твою ж мать, — выругалась с усмешкой Дануха, — она всех видит, чай не слепа.

— Она видит даже когда я исчезаю, — ещё громче доказывала Ник, — я не могу ей глаз отвести. Страшная она. Ур всегда учил, что такие, как она для меня смерть. Коль увидишь такую, он говорил, беги без оглядки куда глаза глядят, лишь бы подальше. А я от вас убегать не хочу и теперь не знаю, что делать.

— И всё? — аж до злости возмутилась Дануха, — ты тольк из-за эта убёгла?

—

Да, — твёрдо ответила Ник, уставившись на Дануху и пытаясь сфокусировать глаза на её лице.

— Ох и дур, — закачалась Дануха усмехаясь, — надж такой дурой быть. Я дура, но ты ящё дурней. Эт ж Матерь твоя явилася. Самой Рячной Девой послана. Ей ваще никто ничё сделать не могёт, ну и чё?

Тут откуда не возьмись, чуть ли не из-под земли выросла молодуха дозорного отряда и испуганно затараторила:

— Баба Дануха, баба Ник, там в поселении что-то стряслось.

Все как одна вскочили и чуть ли не хором издали «Чё?».

— Не знаю. Только там сначала криком бабы кричали, потом визг стоял на весь лес, а потом раз и тишина. Я побоялась туда идти. Сразу к вам.

— Твою ж мать, — выругалась Дануха уже рванув в сторону шатрового селения.

Пока бежали каждая перебрала в голове всевозможные беды, но главной из всех это то, что в их отсутствии напали враги. Почему-то в этом никто не сомневался. Когда запыхавшаяся куча воинствующих, но безоружных и к тому же не трезвых баб и девок добежали до накрытой поляны, то увидели странную и поначалу пугающую картину. Все бабы, молодухи, кутырки с девченятами и посикухами в полном составе сидели за вдрызг разрушенным праздничным столом. Молча, не шевелясь с низко опущенными головами, а по середине, в центре поляны, в круге столов, стояла Зорька со Звёздочкой на руках. Стояла и медленно вращалась, как бы осматривая вокруг сидящих и судя по её лицу, она была в ярости. На шум подбегающих Зорька обернулась и не довольно рявкнула:

— Вот те, явилиси, пиздёнки обмочилиси. Чё тута у вас творитиси? Куды вы все сбёгли то?

— А чё стяслося то? — встряла изрядно запыхавшаяся Дануха, прибежавшая последней.

— Тфу! — сплюнула вместо ответа Зорька и демонстративно, не разговаривая с ними, пошла обратно в шатёр.

Когда она проходила прямо по разбросанным остаткам праздничной трапезы через стол, все сидевшие у противоположной стороны, как зайцы сиганули от неё в разные стороны, притом сиганули на четырёх конечностях и вприпрыжку.

— Так девки, — всё ещё не отдышавшись мрачно проговорила, согнувшаяся в три погибели Дануха, опираясь на клюку, — вы тута с этими разбирайтеся, а я до Зорьки. Попробу утихомирить. Вядать пришибла она их тут малёк.

После разбирательств уже все сидя у Данухи в шатре и продолжая попойку, хохотали до истерики. А произошло следующее. Когда прибежала дозорная и Дануха ушла с ней в лес, все бабы отметили про себя, что кто-то пришёл и Старшая пошла на встречу, а раз охрану не взяла, то значит кто-то не опасный и все продолжили пьянствовать дальше. Но когда молодуха прибежала второй раз и что-то с бешеными глазами зашушукала Голубаве с «особыми» девками, а те все разом рванули в лес, бабаньки за столом почуяли не ладное. Все замерли как пришибленные, а тут кто-то возьми да заной «ой, беда, беда». И началось. Кто конкретно начал панику, так установить и не удалось. Всех опросили и выяснили, что никто. Все разом соскочили и одновременно принялись орать и бегать по поляне из стороны в сторону, тут же сталкивались, падая, катаясь и ползая по земле вереща. Две дуры лбы разбили об друг дружку и нет, чтоб лечь полежать, пуще прежнего забегали. До того, как бабы с разбитыми в кровь мордами забегали была просто паника, а уж с этого момента, вообще не пойми, что началось. Все мечутся, визжат, орут благим матом, никто ничего понять не может. Детей давят, друг дружку давят, глаза у всех бешеные ничего не видят, ничего не слышат… и вдруг у шатра Данухиного Степная Дева с младенцем на руках из ничего появилась и такой свет от неё неземной пошёл, что бабы, как увидали на колени попадали. Дыхание перехватило, мурашки по коже. В один раз тишина наступила, аж шум травы слышен стал. Дева та прошла прямо через растоптанный стол, вышла в средину и медленно начала вращаться, как будто в воздухе висит и крутится. Красота небесная, к земле клонит, завораживает. Каждая баба на опросе описывала это действо по-разному, каждая в меру своих эмоциональных фантазий и предпочтений, но общее было у всех. Восхищение. Дышать боялись, шевельнуться боялись, только б не спугнуть красоту эдаку. Все без исключения

были переполнены счастьем. Кто-то плакал, кто-то подолы обмочил от восторга. Дева осмотрелась и приказала всем рассесться за стол. Все тут же подчинились, ползя на карачках каждая на своё место. Потом Дева, так ласково улыбаясь начала спрашивать, что случилось, кто на кого напал, куда девки побежали. Долго пытала и много ещё что спрашивала, но бабы ничего не знали, ничего не понимали, ничего не видели, ничего не слышали. В общем дуры дурами. Тогда Степная Дева рассердилась и превратилась в свою вторую, злобную половину. И тут бабаньки поняли, что такое страх. Настоящий страх. Дева не кричала, а тихо шипела, как змея, чуть ли не к каждой подойдя по кругу. От этого шипения кровь так и стыла в жилах. Руки ноги отнимались. Волосы на всём теле вылезали и выпадали клочками и пачками, так им по крайней мере казалось. Свет её не земной угас, и чернота из неё попёрла. Мраком всех накрыло, как мороком. Матом стелила так, что Дануха рядом не стояла. Многие, особенно молодые, рассудка лишались, попадав без памяти. Кто из баб от восторга подолы не обмочил, обмочил со страха, а кое кто не только обмочил, судя по запахам. В общем всем она дала просраться. И если б «особые» девки не подоспели вовремя, многие бы, наверное, померли. Поэтому слов благодарности сёстры наслушались от них вдоволь. Зорька всё это слушая с подробностями, чуть живот не надорвала и в конце не выдержав упала на пол и заголосила, катаясь на шкурах чтоб прекратили или она сейчас сдохнет. От её истерики проснулась Звёздочка и громко заплакала, чем прекратила безумное веселье и вернула всех к нормальной серьёзной жизни с простыми заботами. Зорька дочку взяла на руки и вытирая слёзы и всё ещё вздрагивая от судорог смеха, держась за живот, вернулась к столу.

— Да, — сказала она пытаясь успокоиться и для этого хлебнула пущенную по кругу миску с пойлом, — давненько я так не смеялась. Нет, то чё бабы дуры я конечно знала, сама така, но чёб настольк?

— Ну так ты нам сама расскажи, что произошло на самом деле, — тут же осторожно и ненавязчиво попросила Буря.

— Да, Зорьк, колись, как это ты их, а мы тоже про себя расскажем, — бесхитростно и по-простому поддержала её Малха.

Зорька хитро улыбнулась, обдумывая что-то и ответила:

— А чё сказывать-то. Всё в общем-то так и было.

— Ладноть, — вмешалась Дануха, протягивая миску опять Зорьке, — не хочешь сказывать не нать. На пей давай.

— Да ты Дануха сколь не пои, я если решу молчать, то никако пойло не поможет, — тут же отреагировала Зорька на грубую и беззастенчивую попытку большухи её споить.

— Да упаси Троица, — вскинулась баба, утягивая миску обратно, — не хошь не пей.

Она тут же припала к посудине и предала её в обратный круг. Наступило молчание. Не долгое. Потому что Нева долго такое безобразие терпеть не могла.

— Какие вы все-таки злые, девочки, — неожиданно, по-детски наивно, выдала она заплетающимся языком, — так же нельзя.

— Льзя, — буркнула Елейка, упала на спину и вырубилась, ибо слаба была для пьянок, но падкая, то есть падучая.

— Она ведь про нас ничего не знает, — продолжала упорствовать Нева, — вы бы могли доверять, будь вы на её месте?

Все задумались, пьяно переглядываясь между собой.

— Ладноть, — вдруг проговорила хмурая Дануха, которая вдруг стала трезвой, а может трезвой и была, и лишь притворялась пьяной для вида, — ты как всегда права Нева, ты моя.

Дануха грузно поднялась, осмотрела притихших девок, а потом подойдя к Зорьке, предложила протягивая к ней руки:

— Давай-ка, Зоренька, отдадим твою Звёздочку знающим своё дело, а ты посиди, послушай.

Она забрала ребёнка и отнесла на свой лежак, что-то там нашёптывая, но не успела вернуться назад, как Звёздочка вдруг громко за гукала, да с такой интонацией, будто ругается с кем-то. Все посмотрели в её сторону и замерли. Ребёнок действительно на кого-то интенсивно ругался, размахивая ручками и этот кто-то явно был перед ней. Потом она замолчала, внимательно слушая невидимого собеседника и всплеснув ручками, звонко засмеялась.

— Данух, — настороженно спросила Зорька, — эт с кем эт она?

— Дык, — буркнула Дануха, стоящая, как бревно на пол пути от лежака к накрытому столу, — с кикиморкой моей, видать.

Она тут же прикрыла глаза и зафыркала носом.

— Точно! — почему-то шёпотом подтвердила баба, — Зорьк, эт ты кого народила-то?

— Она что её видит? — изумилась от куда-то из-за Зорькиной спины Беля.

— Ну, вишь, разговариват, — неуверенно ответила Дануха, отступая назад тихими шагами.