Кровь, слава и любовь
Шрифт:
Сигналом о том, что это всеобщее благоденствие скоро может кончиться, стала смерть Людовика XV. Король умер, и графиню Дюбарри вместе со всей ее шайкой взашей прогнали из Версаля. В Тулузе тотчас же вспыхнул своего рода мятеж против наглой семейки, и ей пришлось убираться оттуда под улюлюканье и хохот толпы. Но это несчастье продлилось не так уж долго. Король Людовик XVI оказался человеком вовсе не мстительным, и природная доброта помешала ему возложить на женщину всю тяжесть вины за ошибку, совершенную в общем-то самим монархом. Вскоре все успокоилось, и Дюбарри вернулись – кто в Тулузу, кто в Рейнери. Две сестрички, Шон и Киска, нахлебавшись Парижа и проникнувшись к нему
К несчастью, аршинными шагами приближалась революция. Ее начало не слишком отразилось на существовании семьи Дюбарри, которой казалось, что о ней позабыли и революционные бури пройдут стороной. Но, увы, это оказалось не так. 4 сентября 1793 года всю семью арестовали и заперли в монастыре Визитации, предусмотрительно захватив все их имущество. Гийом, Мадлен и их детишки поняли, что к чему, лишь очнувшись в темнице на сырой соломе, и сразу же подумали, что настал их последний час.
– По крайней мере, мы найдем утешение в том, что умрем все вместе! – вздыхала Мадлен.
Смерть действительно казалась им единственно реальным выходом из сложившегося положения. Что еще могло ждать их в будущем?.. Однако тулузские революционеры, видимо, все-таки разобрались к том, кто и насколько виноват перед нацией в этом странном семействе. Только Жан-Пройдоха сложил свою столь же буйную, сколь и расчетливую головушку на эшафоте 17 января 1794 года, об остальных террористы, похоже, совсем забыли. Когда пал Робеспьер, все члены семьи Дюбарри оказались на улице, почти ничего не имеющие, но вполне живые и здоровые. Им оставалось только удивляться и радоваться.
– Господи! – сказал Гийом. – Мне кажется, мы счастливо отделались!
– Да, конечно, – сварливо заметила Шон, – вот только совершенно разорены!
Действительно, теперь не могло быть и речи ни об отдельных домах в Тулузе, ни о поместье в Рейнери. Все, что у них осталось, – это старый дом в Левиньяке.
– Что ж, значит, нам только и остается, что вернуться домой, – философски заключил Гийом. – Постараемся жить там как можно более мирно.
Так они и сделали, а когда революция, сбросившая на землю прелестную головку графини Дюбарри, превратила Гийома во вдовца, он увидел в этом самую лучшую компенсацию своему разорению. Седьмого Термидора III Года Революции он смог наконец обвенчаться со своей милой Мадлен и жить с ней вполне законным и почтенным образом. Такая жизнь продолжалась вплоть до 28 ноября 1811 года, когда в конце концов испустил последний вздох и фиктивный муж последней фаворитки.
…и несколько примерных мужей
Гастон, герцог Орлеанский
Месье, [4] брат Его Величества Людовика, Тринадцатого по счету, не слишком любил ездить верхом, разве что на охоте или по необходимости, как сейчас. Сегодня, в один из первых сентябрьских дней 1629 года, Месье спасался от гнева брата. Это бы еще ничего, но Месье вызвал не меньшее раздражение по собственному адресу у другой особы, человека, которого действительно следовало бояться, – кардинала де Ришелье.
4
Monsieur–
К счастью, довольно скоро впереди показались толстые стены Нанси. Преодолев еще несколько лье, маленькое войско, служившее принцу кортежем, подобно урагану, пронеслось мимо будки привратника герцогского дворца. Люди и животные были сплошь покрыты пылью. Лошади роняли пену, подковы высекали искры из камней, которыми был вымощен двор. Удивленные охранники хотели было скрестить алебарды с новоприбывшими, но те, благодаря неожиданности своего появления, взяли ворота приступом. Их атаку было совершенно невозможно отразить. Хорошо хоть доблестным стражам хватило времени отступить, иначе они валялись бы в пыли прямо под копытами лошадей.
Всадники остановились в центре парадного двора, куда со всех сторон сбегались солдаты и слуги. Один из составлявших маленькое войско шестерых мужчин, с большим трудом укротив своего коня, который то и дело вставал на дыбы, абсолютно спокойно, так, будто все происходящее было самым обычным делом, сказал подбежавшему лакею:
– Отправляйся к герцогу Карлу и скажи ему, что Месье, брат Его Величества короля, только что явился сюда и просит приюта!
Слуга, мгновенно сменив подозрительность на величайшее почтение, низко поклонился всадникам и бегом отправился исполнять поручение. Всадник, давший ему это поручение, спешился и подошел к молодому элегантному господину, который кружевным платочком тщетно старался вытереть лицо, покрытое потом и пылью, увы, это оказалось невозможным – на лбу и щеках оставались темные полосы грязи.
– Вот вы и в тихой гавани, Месье! – сказал спешившийся господин звучным голосом, ярко окрашенным присущим южанам акцентом. – Мы добрались благополучно. В этом городе Вашему Высочеству уже нечего опасаться своего августейшего брата!
Гастон Орлеанский улыбнулся:
– Спасибо, дорогой мой Пюилоран! Ты объявил о моем приезде с видом, достойным полномочного министра. Я никак не пойму, действительно ли тебе со мной светит удача. Кстати, сумею ли спуститься с лошади? Я начисто разбит, старина, у меня ломит все кости от усталости. Эта жуткая дорога меня доконала. Боюсь, я буду выглядеть не лучшим образом у этих лотарингцев, о которых мне рассказывали, что они мощные, как дубы, и сильные, как турки! А все потому, что я не создан для войны, в отличие от моего братца-короля. Я мирный принц-домосед…
– Обопритесь на мою руку, монсиньор! Я помогу вам. Что же до впечатления, которое вы произведете на хозяев этого замка, тут у меня нет никаких сомнений!
И на самом деле, принц, которому к тому времени исполнился двадцать один год, несмотря на покрывшую его с головы до ног дорожную пыль, выглядел весьма привлекательным молодым человеком. Худощавый, светловолосый, с тонкими усиками, протянувшимися над розовыми губами и способными свести с ума не одну юную девицу… Стройный стан, нежный ласкающий голос и ко всему этому – пара голубых глаз, самых что ни на есть живых и веселых, очень похожих на глаза его отца, славного короля Генриха IV… Жаль только, что этим и ограничивалось сходство с Беарнцем! Гастон, увы, не перенял от отца ни отваги, ни чувства чести, ни, конечно, его политического гения. Но ведь надо же учитывать, что к появлению на свет младшего представителя французской короны имела не меньшее отношение и мать принца, толстая и вялая Мария Медичи!