Кровь среди лета
Шрифт:
— Даже если он не столь хороший священник? — спросил Торстен.
— Да. Такое возможно?
Торстен погладил ладонью подбородок, не спуская глаз с полотна.
— Понимаю, — ответил он. — Но эта женщина может подать на вас в суд, и вам придется заплатить ей компенсацию за моральный ущерб.
— И принять ее на работу?
— Нет-нет. Если вы возьмете кого-то другого, вас не заставят его увольнять. Я могу узнать, к каким суммам обычно приговаривают в таких случаях. Я готов сделать это совершенно бесплатно.
— Вероятно, ваш начальник имел в виду, что вы готовы сделать
Она вежливо улыбнулась, а Стенссон снова повернулся к Торстену.
— Буду вам очень признателен, — уже серьезно сказал он. — Ну а теперь еще один вопрос. Точнее, два.
— Давайте, — ответил Карлссон.
— Мильдред основала фонд в поддержку волчицы, которая бродит здесь, в окрестностях Кируны. Цель фонда — сохранить зверю жизнь. Платить компенсации саамам, наблюдать за ней с вертолета, сотрудничать с Обществом охраны природы…
— Интересно.
— Однако, по всей видимости, Мильдред не получила в общине той поддержки, на какую рассчитывала. Не то чтобы мы настроены против волчицы, но мы должны сохранять в этом вопросе известный нейтралитет. Церковь должна остаться домом для всех, и противников, и сторонников этого животного.
Ребекка видела в окно, с каким интересом председатель церковного совета смотрит в их сторону. Он пил кофе, поднеся к подбородку блюдечко, чтобы не накапать на скатерть. На нем была отвратительная рубашка. Должно быть, когда-то она имела бежевый цвет, пока ее не постирали вместе с синими носками. «И все-таки он удачно подобрал к ней галстук», — заметила про себя Ребекка.
— Мы хотим расформировать фонд, а имеющиеся средства пустить на решение более насущных проблем, — закончил пастор.
Торстен пообещал ему переадресовать этот вопрос специалистам по коммерческому праву.
— Осталась еще одна довольно деликатная проблема, — продолжал Стенссон. — Муж Мильдред Нильссон живет в доме священника в поселке Пойкки-ярви. Конечно, это ужасно, выгонять его из дома, но… это служебная жилплощадь, и ее должен занять другой священник.
— Вот здесь как раз нет никаких проблем, — ответил Торстен. — Ребекка, задержись здесь ненадолго, посмотришь договор аренды и поговоришь с этим… как зовут мужа?
— Эрик. Эрик Нильссон.
— О’кей? — Торстен вопросительно посмотрел на Ребекку. — Если нет, этим займусь я. В крайнем случае прибегнем к услугам судебного исполнителя.
Пастор поморщился.
— И если до этого дойдет, вы можете сослаться на проклятого адвоката, который вынудил вас выселить человека из дома.
— Я займусь этим, — ответила Ребекка.
— У Эрика ключи Мильдред, — добавил Стенссон.
«То есть мне предстоит вернуть им ключи», — подумала Ребекка.
— Хорошо, — сказала она пастору.
— Кроме того, у него остались ключи от ее сейфа в консистории. Вот как они выглядят…
С этими словами Бертил Стенссон достал связку ключей из кармана и один из них показал Ребекке.
— А что в сейфе? — поинтересовался Торстен.
— Деньги, заметки по поводу бесед с прихожанами — то, что желательно сохранить. Священники редко заходят в консисторию, а ведь там бывает так много народа!
— Разве эти ключи не отдали полиции? — не удержался от вопроса Торстен.
— Нет. Полицейские о них не спросили. Однако я вижу, как Бенгт Грапе берет четвертый кусок торта, — заметил священник, взглянув в окно. — Пойдемте, иначе останемся без угощения.
Ребекка везла Торстена в аэропорт. За окнами автомобиля мелькали одетые пожелтевшим березняком скалы. Бабье лето в самом разгаре.
Торстен косился на Ребекку, и ему не давала покоя мысль о том, что между нею и Веннгреном что-то происходит. Во всяком случае, сейчас она выглядела кислой: поджала губы и вся съежилась.
— Сколько ты здесь пробудешь? — спросил Торстен.
— Пока не знаю, — ответила она, — вероятно, останусь на выходные.
— Однако я должен буду объяснить Монсу, где оставил его сотрудницу.
— Вряд ли он спросит.
Они замолчали.
— Полиция, вероятно, и не подозревает, что этот чертов сейф существует, — не выдержала наконец Ребекка.
— Это их проблемы. — Голос Торстена звучал спокойно. — У них своя работа, а у нас своя.
— Но убита женщина, — почти прошептала Ребекка.
— Наша задача — помогать клиентам, если только они не делают ничего противозаконного. В том, чтобы вернуть ключи, принадлежащие церкви, нет никакого криминала.
— Конечно нет, — согласилась Ребекка. — Заодно просветим их насчет того, сколько стоит нынче дискриминация по половому признаку, чтобы они организовали у себя в общине мужской клуб.
Торстен отвернулся к окну.
— А я, — продолжала Ребекка, — должна вышвырнуть на улицу ее мужа.
— Я сказал, что могу сделать это сам.
«Ах, оставь, пожалуйста… — мысленно обратилась к Торстену Ребекка. — Ты так сказал. Но ты заявишься к нему с судебным исполнителем, так что у меня выбора нет».
Она прибавила скорость.
«Деньги прежде всего, — подумала она. — Самое главное для нас — получить прибыль».
— Иногда меня тошнит от моей работы, — сказала она.
— Это издержки профессии, — ответил Торстен. — Вытри обувь и двигайся дальше.
~~~
Инспектор криминальной полиции Анна-Мария Мелла подъезжала к дому председателя женской группы «Магдалина» Лизы Стёкель. Он стоял в поселке Пойкки-ярви на отшибе, на вершине холма за часовней. Сразу за домом находился гравийный карьер, а по другую сторону протекала река.
Когда-то в этом здании постройки шестидесятых годов располагался спортзал. Потом оно было перестроено, а крыльцо и наличники украшены витиеватыми резными узорами. И если раньше оно походило на коробку из-под обуви коричневого цвета, то теперь скорее напоминало пряничный домик. К зданию примыкал длинный крашеный деревянный сарай, вот-вот готовый развалиться, с плоской крышей и одним-единственным зарешеченным окном. «Должно быть, дровяной сарай или кладовка», — догадалась Анна-Мария. Она подумала, что раньше здесь наверняка стоял такой же жилой деревянный дом. Но потом его снесли и построили спортзал, а от старого дома остался только сарай.