Кровь за кровь
Шрифт:
— Хорошо, я выполню вашу просьбу, но вы должны мне объяснить свой… — Он замялся, не желая обидеть ее, но не смог найти подходящей замены этому слову.
— Каприз, вы хотели сказать? Это не каприз, уверяю вас. Ну, хорошо! Городок у нас маленький, все или почти все — на виду… Все знают, что у меня есть брат, а вы даже чем-то похожи, по крайней мере ростом…
— Так это его пиджак! — догадался Сергей и рассмеялся. — Хорошо, побуду немного вашим братом. — Он решительно взялся снимать свой, но, взглянув на Ванду, покраснел.
— Я вас у входа подожду, — догадливо бросила она и вышла.
Переложив пистолет в новый пиджак, сунув туда же свой мандат, он аккуратно повесил кожанку на спинку стула. В прихожей остановился
Они долго шли молча по вечернему городу. После Москвы и Питера он казался Сергею маленьким, низеньким, малопривлекательным. Каких только стилей строительства нельзя было встретить в нем: строгая готическая остроконечность и экзотика ажурных восточных мотивов, богатое великолепие лепнины ампира и эклектические потуги местных купчишек, пытавшихся недостаток вкуса заполнить тугим кошельком. Сергей с явным Интересом смотрел по сторонам. Это не ускользнуло от внимания Ванды.
— Вероятно, после столицы все здесь кажется серым, захолустным?
— Вначале — да, — после некоторого замешательства произнес он. — Но сейчас я даже ощутил здесь уют и покой.
— Хотя мне и кажется, что вы сказали это из любезности, но мне приятно это слышать. — Посмотрев на Сергея, она тут же опустила глаза вниз. И они снова надолго замолчали.
Странное и непонятное беспокойство ощущал Сергей, шагая рядом с этой длинноногой, красивой девушкой. Это беспокойство волновало его, заставляя учащенно биться сердце. Словно почувствовав его состояние и не желая заострять на нем внимание, Ванда спросила:
— Сережа, расскажите мне о Москве… Что изменилось? Как люди? Мы так давно там не были… Где бывали, что смотрели?
Сергей еле заметно улыбнулся… Взять бы и рассказать этой смазливой барышне — Панков почему-то рассердился на нее — про то, как люди голодают в Москве, особенно дети, как не хватает дров, чтобы согреть дома. А может, рассказать ей об учебе на кремлевских курсах? Сергею вспомнился первый день занятий… Занятий, на которых они получили полное представление, что должен знать будущий красный командир: фортификацию, топографию, тактику, умение стрелять из различного оружия и многое другое. После обязательных занятий почти все курсанты выходили в кремлевский сад на гимнастику, а потом была спевка, потом обед и снова занятия в классах… И так почти каждый день, кроме воскресенья. Этот день, если ты не в наряде, — выходной. Этот день Сергей с удовольствием отдавал любимому делу — гулял по Москве. Просто гулял. Особенно любил Тверскую и Сухаревку. Чего только не было на Сухаревке! Там, если обладаешь денежным капиталом, можно было купить все, что твоей душе угодно. Эти прогулки помогали ему без особого труда преодолевать почти ежедневные походы на Ходынку, где проводились тактические учения, а это более двадцати верст от Кремля. Обычно возвращались его любимым маршрутом: по Тверской, Садовой, Садово-Кудринской, Поварской, Арбатской площади и Знаменке…
— Я слышала, что в Москве очень голодно, — словно прочитав его мысли, проговорила Ванда. — Хлеба нет…
— Если говорить откровенно, — Сергей тяжело вздохнул, — то… конечно, голодно. Хотя хлеб купить можно… на Сухаревке буханка хлеба стоит от сорока до ста рублей…
— Сто рублей за буханку хлеба?! — невольно воскликнула Ванда.
— У спекулянтов… Когда я уезжал, слышал, что приняты категорические и экстренные меры по регулярной доставке хлеба в Москву, — горячо стал оправдываться Сергей, словно это была его вина и именно он, Сергей Панков, повинен в отсутствии хлеба в Москве.
— А что сейчас идет в московских театрах? — явно желая сменить тему разговора, спросила Ванда. — Или они не функционируют? — Она так и произнесла, заглядывая ему
— Ну, почему же. — Сергей недовольно нахмурился, как бы раздумывая: разозлиться, обидеться или не заметить, и решил, что лучше последнее. — Конечно, я не могу подробно рассказать, что идет во всех московских театрах, но… Театры спокойно… функционируют. — Сергей все-таки не удержался, чтобы не усмехнуться на этом слове. — Идут пьесы Чехова, Горького, Достоевского… Кое-что мне удалось посмотреть. Говорю — «удалось» не из-за того, что было туго со временем, а в связи с трудностью попасть на спектакли: на некоторые, если не приобрел билеты заранее, попасть можно только по счастливой случайности.
— Все-все, — замахала девушка руками. — Вполне убедили… Убедили, хотя, откровенно говоря, я наслышана о другом.
— Да как же можно слушать всякую мерзость? — резко бросил он и тут же, желая смягчить свою грубость, поспешно добавил: — Вы же воспитанная и интеллигентная девушка…
И снова они замолчали: Ванда, несколько обиженная его тоном, деланно вышагивала несколько впереди Сергея, а он, досадуя на свою несдержанность, подыскивал слова, которые могли бы повернуть их общение на дружеский лад.
— Скажите, Ванда, где вы жили в Москве? — внезапно спросил он.
— Мы жили на Знаменке… Знаете такую улицу?
— Еще бы мне не знать эту улицу! — невольно воскликнул он. — Это одна из самых любимых моих улиц.
— А это мы сейчас проверим, — хитро улыбнулась Ванда. — Вопрос первый: откуда произошло название улицы?
— Это что-то вроде викторины? — усмехнулся в ответ Сергей.
— Что-то! — она выжидающе остановилась.
— Этот вопрос совсем не сложный: на углу Большого Знаменского переулка стоит церковь Знамения, в честь которой и названа сама улица.
— Хорошо… Вопрос второй: чем знаменита эта улица?
— Нечестно, — запротестовал Сергей. — Вопрос викторины должен быть конкретным, а не общим! Но я попытаюсь ответить. — Он задумался ненадолго, вспоминая своего московского знакомого старичка, который преподавал историю в гимназии. Потомственный учитель (однажды он проговорился о том, что его прапрадед учил еще Петра Великого), Никита Афанасьевич до самозабвения любил Москву и мог часами рассказывать о ее прошлом. И Сергей начал рассказывать все, что он слышал от Никиты Афанасьевича. Вначале его тон был несколько нравоучительным, но потом, увлекшись, он позабыл обо всем на свете: глаза его разгорелись, он стал даже размахивать руками: — Это одна из самых старых улиц Москвы. Несколько веков назад по ней пролегала торговая дорога из Великого Новгорода в Рязань, а позднее, когда Московский посад перехватил транзитную торговлю через Москву и сам стал торговать с окружающими городами, торговая дорога направилась от нынешней Арбатской площади по Воздвиженке. Постепенно улица стала заселяться знатью… Улица доходила до Арбатских ворот Белого города, которые стояли напротив церкви Тихона Амафунского. Улица сильно перестроилась после пожара 1812 года…
— А я жила недалеко от Александровского училища, — тихо проговорила Ванда, растерянная и удивленная не потоком информации, исторгаемой на нее, а Сергеем: она была совсем другого мнения об этом человеке, и вдруг…
— Александровское военное училище? — переспросил Сергей. — А вы знаете, что когда-то в здании этого училища бывал Пушкин? Да-да, Пушкин! — повторил он, перехватив ее недоверчивый взгляд. — Тогда здание принадлежало генералу Апраксину, и когда сгорел в 1812 году Государственный театр, его спектакли ставились на сцене Апраксина. После холеры 1830 года дом Апраксина купила казна и в нем разместили Сиротский приют — училище для детей умерших от холеры военных, потом там был Кадетский корпус и уже позднее — Александровское военное училище.